– Ну, а если... что тогда? – Димка чувствует, что своими грубыми замашками напугал девушку. .
– Тогда умирает сказка. Меня еще никто никогда не целовал.
– Правда? – Он это спрашивает просто машинально. И хотя смысл ее слов доходит до него с трудом, он испытывает гордость за себя и за Лелю.
– Об этом знает весь поселок. Один ты не знаешь до сих пор. Знаешь, сделай потише музыку и давай подремлем немного. Я устала.
– Но я не хочу спать, я хочу смотреть на тебя.
– Пожалуйста, смотри, – сонно соглашается она и откидывает голову на спинку сиденья. От опущенных ресниц под глазами ложатся тени, и лицо ее выглядит усталым и озабоченным.
Он так долго смотрит на Лелю, что у него начинают слезиться глаза. Что и говорить, сегодня он изрядно поработал. А может быть, это действует шампанское. Димке обидно, что время течет так бесполезно. Ведь они могли бы болтать до самого утра. Девушка дышит глубоко и спокойно, и губы ее совсем рядом, те самые губы, которые никто никогда не целовал. Трудно удержаться от искушения – он не привык сдерживать себя, – но сейчас Димка боится спугнуть что-то прекрасное и легкое, чему не знает названия. Он осторожно, дотрагивается пальцем до ее волос...
Вокруг тихо и темно. Только край неба на востоке начинает светлеть. Димка трет кулаком глаза. Мотор, по-видимому недавно заглох, приемник выключи Л чей, и рядом с ним никого нет. Сквозь щелку в неплотно прикрытой дверце тянет стужей
А Леля? Или это все только приснилось? Димка сидит несколько секунд, тупо уставившись в одну точку, и силится в чем-то разобраться. Потом включает фары и выпрыгивает из кабины. Он бросается к елке. На ней нет ни мандаринов, ни лампочек. И пупса под елкой тоже нет. Ничего нет, даже места, где они танцевали и разводили костер. Только колючие звезды над головой.
– Но ведь она была! – кричит Димка, и насмешливое эхо подхватывает его слова. – Не могло это все присниться! – Он чувствует такое отчаяние, какое случалось переносить только в далеком детстве.
Где-то за перевалом стучит трактор. Ритмичный шум дизеля, который внезапно доносится до него, быстро приводит в чувство, Димка, спотыкаясь, бежит к машине, открывает капот, щупает рукой радиатор, чугунный блок. Пронесло! Рубашка мотора еще чуть теплая, значит, вода не успела замерзнуть.
Димка долго возится с заводной ручкой. Наконец ему удается запустить двигатель. В этот момент из-за поворота ударяет мутно-голубой луч тракторного прожектора. Совсем близко лязгают гусеницы.
Через минуту возле Димки останавливается бульдозер. Из кабины, свесив ногу на трак, высовывается дядя Миша, маленький и сухой, как испеченный в костре перепел.
– Ты чего тут стоишь, мерзавец? – кричит он. – Снега на три вершка, а ты ехать не можешь? Технику зазря гонять, да?
– На жену покрикивай, – обижается Димка. – Я тебя не звал.
– Не звал?! – Дядя Миша задыхается от ярости. Он просто лишается дара речи. Он лезет на землю и, прихрамывая, подступает к Димке. От него за версту несет квашеной капустой и водочным перегаром. – А кто мене из-за стола вынул, я тебя спрашиваю? Ворвалась, как та ракета космическая. Пьете, говорит, а там человек замерзнуть могет... Кто Лельку послал? Кто меня от дела оторвал? Говори, сукин ты сын!
– Значит, она была, – тихо говорит Димка и смотрит куда-то поверх головы старого бульдозериста. – Ты понимаешь, дядя Миша, значит, она была! Она не приснилась...
Старик открывает рот и начинает медленно пятиться, но Димка в два прыжка настигает его и сжимает в железных тисках.
– Дорогой дядя Миша, хороший ты человек, да я тебе сегодня ради праздника литр, два, три литра поставлю, – тянет он бульдозериста к себе в кабину. – Не сердись только. Люблю я эту девку, понимаешь?
– Девку? Какая она девка?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.