Это было ранней осенью пятьдесят седьмого года. Москва еще дышала шумной радостью фестиваля. Окна в институтах стояли раскрытыми настежь. Когда в лабораторию вошел ВВ (член-корреспондент Академии наук Владислав Владиславович Воеводский), рванул упругий сквозняк. ВВ сел на краешек стола и усмешливо огляделся:

– Ну, а кто бы поехал в Сибирь?

Сначала никто не откликнулся: ВВ всегда заряжен юмором, любит розыгрыш, да и при чем тут Сибирь?

Но Воеводский не шутил. В мае заговорили о Новосибирском центре. Требовалось ядро. В Институте химической физики, которым руководит академик Н. Н. Семенов, лаборатория спектроскопии была популярна. Ребята здорово работали: дружно, упрямо, легко. И отдыхали вместе. Но главное была работа. И главное, в этой работе были они, все; не каждый среди всех, а все. Н ответы сотрудников ВВ получились, как под копирку: «Я – как все». В январе шестьдесят первого года лаборатория перекочевала в Академгородок, близ Новосибирска.

Обя-зать Се-ме-но-ва за-щи-щать-ся! – это скандируется хором. – Форсировать ускоритель для Малина! – Приставить к Бурштейну гувернантку!..

Производственное собрание, где решаются интимные дела лаборатории цепных реакций, идет на спад. Можно представить сотрудников, бегло и субъективно.

Глава радиогруппы Анатолий Григорьевич Семенов – серьезный, мрачный мужчина. Не тратит времени на пустяки. Ему под сорок, всего на четыре года меньше, чем ВВ. Но он до сих пор даже не кандидат наук. На созданных им приборах защитилось человек десять. Он не защитился. Ему некогда. В лаборатории четыре кандидата. Но когда ВВ уезжает, за него остается Семенов. В профиль Семенов как Гулливер на рисунках Граивилля – прямой нос и длинные, откинутые назад волосы. Улыбаться – для него роскошь. После трех-четырех фраз разговор ему кажется законченным.

В лабораторию Воеводского Семенов пришел лет шесть назад. О его прежней жизни никто ничего не знает. Он столь же замкнут и непроницаем, сколь выразительны, подвижны его руки. Во всем, что касается работы, Семенов педантично аккуратен. Не терпит пристрастия теоретиков к «надомной» работе. Утверждает, что работает только в лаборатории. Но частенько нерешенное вечером вдруг решено у него утром. В работу вторгается ночь. Говорят, вахтеры проверяют по Семенову часы: пришел – стало быть, девять.

Сделанный Семеновым радиоспектрометр электромагнитного резонанса «РЭ-1301» известен всему миру. Он побывал на выставках в США, Бельгии, Чехословакии. Чешские инженеры приглашали Семенова в гости. Он уже бывал в Праге – восемнадцать лет назад радистом на самоходке.

Образование получил заочно. Вместо «высшего пилотажа» в электроинке ремонт стареньких приемников.

Сейчас под мрачностью Семенов прячет, по-моему, неуклюжую нежность к сврнм электронным «умницам». Во всяком случае, он заметно оживляется, возвращаясь в комнаты, огражденные металлическими листами, наполненные осциллографами, вольтметрами, какими-то кнопочными гигантами.

Ничем не связана с радиоэлектроникой и потому не совсем понятна в нем только страсть к охоте. Осенью Семенов берет своего лопоухого спаниеля и пропадает в чертовой глуши.

– Утратив юмор в общественной работе,

Упрямо с собрания удрал в лыжный поход председатель месткома «всея кинетики» Юрий Молин, голова, кремень, человек железной воли и жесткого фокуса.

Зато остался Николай Бубнов, румяный, отглаженный, – «Кола Брюньон». Неувядаемо оптимистичный, ко всем внимательный, неторопливо талантливый. Бубнов – химик, кончал химфак МГУ. Практику проходил у ВВ. Здесь его изрядно «прижало» на стыке наук. Вместо разгонок-перегонок пришлось мастерить прибор по резонансу. Прибор, почуяв дилетанта, упрямился. На следующий год в лабораторию пришел Семенов. И Николай с великим удовольствием обрел свое истинное место: не физик при химии, а химик при физике. Химики задумали проникнуть в «святая святых» – реакцию. Раньше довольствовались головой и хвостом – исходное и результат. А что там – между головой и хвостом? Какая взрывчатая, напряженная жизнь молекул рождает конечное вещество? Молекулы раскалывались на куски-радикалы; становясь агрессивными, что-то у кого-то отбирали. Подслушать и измерить эту борьбу могла физика. Всепроникающий и всевидящий мир электроники! Первые осторожные опыты. Ошеломляющие результаты. Еще опыты. И где-то глубоко-глубоко томительная, давняя мечта – фотосинтез. Великое, щедрое чудо природы.

Бубнов умел обуздать свой ум. Он шел к цели ровно, неторопливо. Сначала все взвесить, подумать, покопаться.

А вот Молин нетерпелив. Его работы взрывчато-оригинальны, с таранной логикой и неожиданными выводами. Юрий и общественную работу воспринимает по-своему: горячо и взволнованно. А теплое добродушно Коли Бубнова не изменяет ему и на самом «нервотрепном» посту председателя жилкомнесин. Ему каким-то чудом удается удовлетворить всех.

Молин и Бубнов очень дружны. Они и кандидатские диссертации защищали здесь, в городке, вдвоем, даже втроем, – «три мушкетера»: Юрий Молин, Николай Бубнов, Юрий Цветков. Это химический центр лаборатории. Оба Юры пришли из московского Физтеха и работали с облученными полимерами. После «защиты» Цветкова па девять месяцев отправили в Англию, в национальную лабораторию в Теддингтоне. Недавно оп вернулся и бегает по институту, неинтеллектуально сияя. Дома! В последнее время, говорит, уже слышать не мог, как на Москау-стрит уличные музыканты играют «Подмосковные вечера», – брало за горло. Другие иностранцы этого не понимали. Для них наука не связана с понятием родины. Была бы хорошая лаборатория, все равно где. Доктор Виффеи дал Юре тему облученных монокристаллов. И, кажется, был им доволен. В Теддннгтоне работали американцы, французы, шведы. Русский был впервые. К нему приглядывались. Приятно удивились: неплохой парень. Русский начал с того, что восстановил равноправие женщин. Англичане очень внимательны к своей еде. В девять – начало работы, в десять тридцать– кофе, в двенадцать – ленч, в три тридцать – чай. В зависимости от международных и спортивных событий варьируется длина перерывов. Посуду всегда убирали девушки. В первый же день Юра засучил рукава и мужественно стал полоскать чашки под краном. «О'кей»! – засмеялся американец п взял из рук лаборантки стопку грязных блюдец. С тех пор посуду мыли все.

После работы холостяки звали Юру в бар, женатые – домой обедать. Ставили пластинки Шостаковича и Прокофьева. О, они очень любят русскую музыку и балет! Юра слушал и видел сосновый бор, Зырянку, отлогий берег Обского моря. Как-то совсем по-другому виделись из чопорного Теддингтона веселые вечеринки, когда закатывались запросто, всей лабораторией, в коттедж к ВВ, распевали туристские песни, спорили о работе.

Юра вывез из Англии много полезного. Сейчас он носится с идеями немедленных внедрений. Но критичность его слаба. Он упивается запахом стен, ироническими стычками друзей, тем, что они забывают пообедать и надеть галстук.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.