На остановке в автобус вошел II юноша. Хотя зима еще не кончилась, его легкая рубашка с короткими рукавами была расстегнута у ворота. Небрежно засунув под мышку папку с конспектами, юноша играл длинной цепочкой, то перебирая ее пальцами, то наматывая на руку.

На следующей остановке вошла девушка, тоненькая и стройная, как колос пшеницы, с еще не оформившейся детской грудью и волосами, собранными на затылке в пучок. Она держала за руку маленького мальчика, наверное, брата, которого послали с нею, может быть, специально, чтобы оградить беззащитную овечку.

Автобусы – это предмет нашей гордости, и мы готовы сохранить их на века, несмотря на то, что они всегда набиты. Мы так привыкли к давке, что, кажется, даже не замечаем ее, словно это в порядке вещей. Вот и сейчас автобус был переполнен... Пассажиры, в основном солидные люди, в темных костюмах и строгих галстуках, несмотря на тесноту и давку, стояли прямо и твердо, умудряясь сохранять серьезный и важный вид.

Мой сосед справа, толстый господин, отличался от других пассажиров еще большей важностью и солидностью. Он сидел в пальто, хотя утро было ярким и светлым.

Когда юноша втиснулся в автобус, никто даже не взглянул на него. Когда же появилась девушка, все эти солидные господа в пиджаках разом, точно по команде, повернулись к ней, но тут же потеряли всякий интерес: она была еще слишком молода.

Только мой сосед в пальто недовольно заерзал на своем месте, нахмурил брови и неодобрительно пробормотал:

– И зачем она сюда влезла? Разве можно девчонке ехать в такой толчее?

В этот момент в автобусе все задвигалось и зашевелилось, как бывает всякий раз перед новой остановкой: давка усиливается, в ход идут плечи и локти, звучат извинения. Сидящие усаживаются поудобней, а стоящие торопятся занять места, к которым они уже давно примеривались. В результате всех этих перемещений молодой человек оказался рядом с девушкой, притиснутой к нашему креслу. Они посмотрели друг на друга спокойно и равнодушно, слегка улыбаясь.

Сидеть рядом с моим соседом было очень неудобно: он без конца ерзал и наваливался на меня своим грузным телом. При этом он все время вполголоса командовал шоферу: «Давай вперед!.. Молодец!.. Теперь возьми правее!..»

По всему было видно, что мой сосед – ревностный блюститель приличий. Это заключалось в том, что он ничего не прощал людям. Однако сам он с той минуты, как сел рядом со мной, ни разу не вспомнил о соблюдении этих приличий. Он занял две трети нашего сиденья и уперся локтем мне в бок, заглядывая поверх моего плеча в газету. Не выдержав этого, я сложил ее и отдал ему. Он пробежал беглым взглядом по заголовкам и тут же вернул ее мне. Однако едва я развернул ее снова, как опять почувствовал у своего плеча его физиономию. Потом он оставил чтение и принялся разглядывать мое лицо, словно желая убедиться, что я действительно похож на одного из его знакомых. Когда я вынул бумажник, чтобы заплатить за проезд, он исследовал его содержимое и возмущенно фыркнул, найдя бумажник полупустым. Даже мои ботинки не укрылись от его пристальных взглядов. Вероятно, он хотел узнать, новые они или уже побывали в ремонте, а заодно определить и качество носков. Смутившись, я спрятал ногн подальше под сиденье. Тогда ему поневоле пришлось отвернуться от меня, и он уставился на девушку и молодого человека.

Тогда я тоже обратился к юноше и девушке. Я заметил, как менялось выражение его лица по мере того, как он рассматривал свою попутчицу. Очевидно, она понравилась ему. Может быть, сначала она привлекла его внимание, как всякая хорошенькая девушка привлекает внимание молодого человека, но потом я увидел, как улыбка на его лице становилась все шире и шире, лицо засветилось, пальцы возбужденно и бессознательно терзали цепочку. Я подумал: «Прекрасно. Он хочет заговорить с ней».

Юноша сколько угодно может смотреть на девушку, это легко и просто. Улыбнуться ей – еще проще. Но вот заговорить с ней – уже проблема. Я помню, эта проблема занимала все наше поколение, когда мы были студентами. Вероятно, не нашлось бы ни одного среди нас, кого бы она не мучила. Чуть ли не каждый день кто-нибудь из друзей отзывал тебя в сторону и начинал говорить, пытаясь уверить, что речь идет не о нем самом, а об одном его товарище, а потом забывался и говорил взволнованно: «Я люблю ее! Она такая красивая! Я ее вижу каждый день, сижу рядом с ней на лекциях, я часто улыбаюсь ей; иногда мне кажется, что и она мне улыбается... Ну подумай, что мне делать?» И ты находил, что нет ничего проще, и советовал: «Так заговори с ней!» Тогда несчастный начинал нервно смеяться и восклицал: «Это я и сам знаю! А только как? Как мне с ней заговорить?» С этим вопросом он обращался, конечно, не только к тебе; ты был лишь одним из многих, кому он поверял свои сомнения и просил о помощи. Однако проблема так и оставалась нерешенной многие месяцы.

А девушкам ведь тоже не легче. Правда, они не кричат всему миру о своих чувствах, как это делают юноши. Они страдают молча.

Так мы и жили – юноши и девушки, – обмениваясь взглядами и улыбками, а вместе с тем нас словно разделяла невидимая, неизвестно кем построенная, прозрачная стена, которую никто не отваживался разрушить... Но наше время прошло. Мы и не заметили, как соседские ребятишки, недавно еще совсем маленькие, выросли, голоса их окрепли, а у некоторых даже появились усы. Теперь в разговоре с вами они не перестают повторять, что они уже взрослые...

А юноша все улыбался, смущенно и растерянно, вертел головой и переминался с ноги на ногу. Он то искал что-то глазами под сиденьями, то вдруг поднимал голову и начинал изучать крышу автобуса, сжимая при этом изо всей силы поручень, чтобы показать, какие у него крепкие мускулы, потом оглядывался на пассажиров и тут же снова обращал к девушке свой взгляд.

Я усмехнулся. Перед юношей стояла та же самая проблема, что в свое время так мучила нас. Смущение его было очевидно, и я был готов держать пари, что ему не добиться успеха там, где терпели неудачу мы.

А он все продолжал атаковать девушку безмолвными взглядами, но та упорно, не поднимая глаз, смотрела на голову своего маленького брата. Однако на лице ее блуждала легкая, загадочная улыбка. Было ясно, что хотя она и не видит направленных на нее взглядов юноши и притворяется, будто даже не замечает его, тем не менее она отлично знает и об его присутствии и об этих настойчивых взглядах.

Я увлекся этим состязанием. Мне хотелось, чтобы все так и оставалось, как теперь, чтобы юноша продолжал быть растерянным и смущенным, а девушка – неприступной и стойкой.

Внезапно я обнаружил, что не один слежу за этой борьбой. Случайно встретившись взглядом с глазами моего соседа, я догадался, что и он тоже занят наблюдением. Мы оба смутились, и он, нахмурившись, сделал вид, будто смотрит прямо перед собой. Это не мешало ему, однако, скосив глаза, украдкой следить за всем происходящим рядом. И сам я, хоть и был смущен, все же продолжал бросать незаметные, как мне казалось, взгляды в ту же сторону, боясь прозевать дальнейшее развитие событий. Оба мы старались не смотреть друг на друга, а если взгляды наши нечаянно встречались, мы тотчас же устремляли их на человека с приплюснутым носом, который стоял рядом с нашими героями, и начинали усердно рассматривать его физиономию. Так мы играли в прятки, пока не случилось следующее.

Автобус внезапно притормозил, потом снова двинулся вперед. Обычно, когда автобус после остановки резко трогается с места, пассажиры невольно отклоняются назад и толкают своих соседей, потом оборачиваются, смущенно улыбаясь и прося прощения. Точно так же было и на этот раз. Юноша повернулся к девушке и, улыбнувшись, извинился. Она в ответ тоже вежливо улыбнулась ему. Я уверен, что сердца у всех нас четверых забились в эту минуту сильнее. Юноша пришел в необыкновенное волнение. Его лицо все время менялось: то морщилось, то расплывалось в улыбке. Один раз он вдруг обернулся к своей соседке, как будто задумав что-то, но тут же отказался от своего намерения.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.