Рассказанное здесь - не результат творчества писателя. Это писал трудящийся пролетарий в краткие минуты досуга, остающиеся у Рабочего в наше тяжелое время капиталистической рационализации. В тесной каморке, рано утром перед началом работы, вечером после окончания работы, в пивнушках, столовых, на вокзалах, поздно ночью, иногда всю ночь - вот как написана эта книга, в котором я без утайки рассказал свою жизнь.
Воспоминаний написано много до меня, но их писали короли, генералы, капиталисты, государственные деятели, искатели приключений. Они не говорят о том, что волнует рабочего, не говорят о тех трудностях, которыми полна его жизнь.
Но близок час, когда грянет буря, и я пишу свою книгу, чтобы приблизить этот: момент. Я пишу не для литераторов и мечтателей, а только для людей моего класса.
Жизнь отдельного человека из массы особого значения не имеет, но когда все пролетарии научатся делать правильные выводы из полученного ими опыта, то они решатся на совместное выступление. А это приведет к победе социализма.
Я родился 28 августа 1898 года. В этот день моей матери поневоле пришлось не идти на работу. Как большинство людей нашего класса, я родился не на постели, а на холодном бревенчатом полу возле старого комода. Моя мать не придавала особого значения этому событию. Хотя я и родился в воскресенье, но счастливчиком меня трудно было назвать. За пять месяцев до моего рождения умер отец, и единственное, что он оставил моей матери в наследство, был я. Не много для дочери строительного рабочего, с детства привыкшего делить одну селедку на семью из семи человек.
Через неделю после моего рождения мать пошла на работу.
Об отце я знаю очень мало. В качестве слесаря он приехал в Магдебург и поступил к Грузону, познакомился с моей матерью, переехал в Стендаль и делал там железную мебель на фабрике Л. С. Арнольд. По словам моей матери, это был очень трудолюбивый человек. Десять часов в день работал на фабрике и, кроме того, занимался починкой обуви. Все это должно было ему дать желанное благосостояние. Вместо этого, он получил лишь чахотку.
Тяжелы были для меня те несколько лет, которые прошли до вторичного замужества матери. Моей нянькой была больная подагрой старуха.
С отчимом я познакомился, когда мне было три года. Он был папиросником. А папиросники, как известно, принадлежат к числу наиболее сознательных рабочих и в те времена вели трудную работу с окружающей обывательщиной, городскими властями и полицией. Эта часть Германии и сейчас слывет отчаянной трущобой.
Немало отважных людей вело здесь скучную упорную работу и добивалось лишь незначительных результатов. Отчим рвался к свободной жизни и переехал в Гамбург, где нашел место на табачной фабрике. Несмотря на то, что мне было семь лет, отчим требовал, чтобы я ему помогал при резке табака. Это было для меня сущей мукой и, главное, мешало шататься всласть по гавани. Мороз у меня пробегал по коже, когда отчим отсыпал из ящика табак и как ни в чем не бывало говорил:
- Когда это будет сделано, можешь идти гулять.
Но я уже знал по опыту, что, во - первых, даже при очень усердной работе мне для беготни до ужина останется не больше двух часов, а во - вторых, мой отчим очень небрежно относился к своим обещаниям. Не успевал я сделать эту работу, как он давал мне другую. Из - за этого у нас шла постоянная борьба. Как только отчим выходил из комнаты, я тотчас же отсыпал часть табака обратно в ящик и, таким образом, выигрывал час или два. По-видимому, плохо оплачиваемые рабочие утаивали часть материала. За неделю делалось от 2500 до 3000 папирос; из них утаивалась штук 100 или больше. В один прекрасный день фабрикант отказался выдать табак, и отчим остался без работы.
После этого матери и отчиму пришлось работать вне дома. Для меня наступили чудесные времена. Повесив на шее ключ от квартиры, я тотчас же после школы мчался в гавань. Неудержимо влекло меня туда.
Я многому там научился.
Однажды наша кампания уселась на памятнике Бисмарка и уписывала превкусные копченые селедки с белым хлебом. Аппетитный запах привлек внимание полицейского.
- Пошли вон отсюда с этой дрянью! - крикнул он.
Однако, увидев нашу довольно вкусную добычу, он уже по - дружески попросил:
- А ну, ребятишки, дайте - ка сюда селедки!
- Ну нет, дудки, - отвечали мы и побежали во весь дух. Почти ежедневно, ровно в шесть вечера, я появлялся у ворот шоколадной фабрики Рихарда и по дороге домой съедал шоколад, который матери удавалась унести, несмотря на строгий контроль.
В Гамбурге заработков не хватало на жизнь, и мы переехали в Геестемюнде. Там жил брат моей матери. В семействе Бааке было пятеро детей. Они жили в закопченной кухне. Детвора с жадностью уписывала огромный котел с вареной картошкой и кусочком сала за 10 пфеннигов и после этого лукулловского ужина исчезала в трех кроватях. Нельзя же было зря жечь дорого стоящий керосин! Незадолго до нашего приезда сюда у меня родился брат Ганс, у Бааке тоже был грудной ребенок; он и Ганс оба орали по целым дням.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.