Тайга для лэповца разбита на пикеты. К обозначенному колышком пикету приходят однажды люди. Роют котлованы, устанавливают подножники. Шоферы везут к пикету секции, каждая весом в несколько тонн. Над сваленными в беспорядке всеми этими траверсами, стойками, тросостойками, поколдуют голубыми огоньками сварщики, и вот уже лежит на земле, раскинув руки, великан. Подойдут к великану два трактора, пофырчат, поупираются в землю, взметнутся над землей, до звона натянутся стальные тросы, люди вокруг покричат, посуетятся, и медленно встанет великан с земли. А веселые, до отчаянности смелые девчонки-маляры побегут вверх, считая пролеты, где-то возле самых облаков помахают своими кисточками в алюминиевой пудре, и улыбнется солнцу всем своим металлическим ажуром серебристый красавец великан. А следом за девчонками пойдут от пикета к пикету парни, которых здесь зовут проводниками. Подвесят проводники провод, отвизируют и уйдут. Путь электрическому солнцу открыт!

Бежит по проводам электрическое солнце. И рождаются о нем песни. О нем и о людях, которые строят ЛЭП-500.

Французский журналист проехал по Сибири. Сибирь француза восхитила. Он сказал о ней много восторженных слов.

«Сибирь перевернет земное равновесие»,— сказал француз. Но была в тех словах небольшая неточность. «Земное равновесие» Сибирь уже переворачивает. Возле города Братска появилось море, человеческими руками сделанное. А была на этом месте тайга. Бежали когда-то сюда деревья и, не добежав до воды, остановились, удивленные. А самые быстрые с размаху вбежали в море. И стоят сейчас черные от ангарской воды пни. И плавают прибитые волной, неприкаянные огромные деревья, царапают берег могучими корнями. А берег, как срез котлована, обрывистый, и поздней осенью позванивает наверх обданная брызгами и замороженная ветром высокая трава полынь.

Когда-нибудь залижут берег волны, выстроят здесь люди санатории, укроют землю желтыми пляжами, и будет у берега вполне цивилизованный вид. Но ребята, что асе дальше и дальше уходят от моря в тайгу, ребята, что ведут от моря электрическую дорогу, запомнят его таким: неустроенным и необжитым. Потому что такая у ребят профессия. Они приходят на пустое, живут, кое-как устроясь, создают непреходящие ценности и уходят на новые стройки. Очень много еще дел на земле у строителя.

Если ехать к пикету «136» с шофером Иваном Коваленко, то, не доезжая до места километров двенадцать, у первой лежневки Иван непременно скажет:

— Вот отсюда до сто тридцать шестого пешком топали: дороги не было. И продукты, и воду, и всякие детали — все на себе.

Если ехать с шофером Иваном Саенко, то у этой лежневки скажет он то же самое. И повариха Анна Ивановна, что уже два года возит на сто тридцать шестой продукты, тоже не проедет мимо этого места, не сказав ничего. И начальник строительства Борис Григорьевич Зимин обязательно вспомнит:

— Вот здесь трактора тонули...

А дорогу все-таки пробили. И пошли тогда от сто тридцать шестого вправо и влево по широкой просеке сквозь тайгу опоры линии электропередач напряжением в 500 киловольт: знаменитая ЛЭП-500.

Линия электропередач Братск — Тайшет. По труднопроходимости не было еще такой. Двести пятьдесят километров, и все по болотам, по плывунам, по горам, таким крутым, что машины отступали.

Если все нормально, за день бригада в восемь человек может вырыть восемь котлованов под опоры. А здесь, на этой трассе, случалось, роя котлован под одну опору, месяц бессменно, как в карауле, сменяли друг друга люди с лопатами. Спецовки в глине и уже не гнутся, и люди ходят в них, как в скафандрах, и тонны выброшенной, расползающейся жижи чавкают под ногами, а в котлован, будто из преисподней, все плывет и плывет бурая, размокшая земля, и нет этому плывуну ни конца, ни края — зона вечной мерзлоты, черт бы ее побрал! Ельник, мшистая земля, даже солнце ничего не может поделать. А что могут люди? Но люди все-таки могут. В конце концов всегда наступает такой день, когда кто-то выбрасывает из треклятого котлована последний шматок грязи и, выкарабкавшись, в сердцах втыкает лопату в землю так, что она потом долго качается. И говорит при этом очень радостно не очень печатное слово.

369 стальных опор стоят сейчас на трассе Братск — Чуна протяженностью в сто сорок два и четыре десятых километра. Но у каждого из тех, кто в шестьдесят втором — шестьдесят третьем годах шел по этой трассе, из всех трехсот шестидесяти девяти есть своя, заветная, тысячу раз руганная, ставленная на болоте, на плывуне или на неприступной горе стальная опора.

Уже давно известно, что на дальних и действительно героических стройках не любят громких слов: героизм, подвиг... И я, конечно, напрасно пытаю бригадира Василия Никонова насчет особо отличившихся.

— Четыре болота прошли. Шестьдесят четыре опоры поставили. Работали нормально. Работу выполнили. — И, подумав, добавляет. — Пусть Борис лучше лэповский вальс сыграет, геодезист один сочинил. Сразу представление будете иметь.

Борис Петрушин, старый лэповец лет двадцати пяти, лежит на койке, читает книгу, играть отказывается: у него рука забинтована. Тогда шофер Иван Коваленко приносит из соседней комнаты гитару, пристраивается, как на насесте, на спинке чьей-то койки и вполголоса начинает вспоминать:

...И в закопченных спецовках Падали прямо в постель. Стонет над лесом кедровка, Грустно качается ель.

На сто тридцать шестом сегодня день актирован — за окном очень неустойчиво: то пробьется солнце, то пройдется по широкой просеке угрюмая метель. Монтаж опоры в бригаде Василия Никонова на сегодня отменен. Парни сгрудились у плиты, льют из свинца пули (вчера монтажник Коля Юдин в километре от зимовья наткнулся на медведя, да ружье было заряжено дробью). Пока Иван поет, бригадир подсаживается и начинает разговор о деле:

— Техники много, а что толку? Стоят трактора. Только из ремонта — и стоят. Нельзя ли там, в Братске, ремонтный завод потормошить, скажем, через печать?

У бригадира Никонова рыжеватый намек на бороду и грустные светлые глаза. Родом бригадир из Феодосии, в тайге — с шестидесятого года.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.