Юность

Мы видим Маркса, отыскивающего в силезском восстании ткачей подтверждения своих выводов о неизбежности пролетарской революции.

«Силезское восстание началось как раз с того, чем кончились восстания французские и английские; с осознания пролетариатом своей сущности; это превосходство сказалось в самом способе действия. Уничтожали не только машины - этих соперников рабочего, но и торговые книги - знаки собственности; и в то время, как все другие движения обращены были прежде всего против хозяев предприятий, т.е. против видимого врага, это движение обратилось также против банкира - скрытого врага».

Мы видим кабинет ученого, превращающийся в генеральный штаб рабочего движения. Видим доктора философии Маркса, поднявшегося из кресла и повторяющего вслед за своим другом Гейне слова прекраснейшей песни поэта:

Станок скрипит, челноку не лень: Мы ткем неустанно, ночь и день, Германия старая, ткем саван твой, Тройное проклятие, ведем каймой. Мы ткем, мы ткем!

Он работает по шестнадцати часов в сутки, успевая воевать с утопизмом и бланкистами, отбиваться от патриотических нападок Форвертса».

Книги наполняют кабинет молодого Маркса, заваливают столы, полки, шкафы, даже камин. И каждая из них подчинена хозяину. Маркс не может читать, не делая выводов. Титульные листы исчерчены неразборчивыми, быстрыми надписями, то язвительными, то сочувствующими восклицаниями, строки подчеркнуты, поля отмечены восклицательными и вопросительными знаками.

Каждая книга была собеседником в том долгом споре, который Маркс вел всю жизнь. Если собеседник был единомышленником, Маркс брал его на помощь, чтобы совместно обрушиться на противника. Если враг, то Маркс стремился разоружить его, подчинить сильному и ясному течению своих мыслей. Если книга казалась нейтральной, он брал ее в свидетели в своей постоянной борьбе, выжимал нужные показания, цифры, факты.

Обилие примеров, доводов, многочисленность фактов, которыми Маркс подкреплял мысль, отяжеляли его работу. Про него говорили, что память его обширна, как книгохранилище британского музея. В процессе работы Марксу постоянно приходилось делать экскурсы в область истории естествознания, философской теории и математики.

Не имевший отечества, Маркс обычно писал, перемешивая немецкие, английские и французские фразы. Он брал в английском языке его непревзойденную точность, легкость и остроту французского, свободные словообразования и образность немецкого.

«Мышление составляло его величайшее наслаждение». Как пишет Меренг - «мысль вела у Маркса всегда к действию. Он был непрактичен в мелочах, но практичен в серьезном и важном. Совершенно беспомощный, когда приходилось справляться с собственным маленьким хозяйством, Маркс с несравненным талантом собрал и вел войско, которому суждено перевернуть мир».

Бывали периоды, когда молодой Маркс неделями не выходил из кабинета.

И все - таки невозможно представить себе Маркса, отгородившегося от жизни баррикадами фолиантов. Дисциплинированность мышления, настойчивость ученого исследователя сочетались в нем с неистовой энергией революционера.

Полстолетия филистеры от философии, бонзы социал - демократии старательно канонизировали образ почтенного седобородого старца с мощным лбом, добродушной патриархальной бородой и моноклем на черной ленте. Самые опытные мастера ревизионизма причесывали и причесывают Маркса под «тихого доктора философии» всю жизнь, то в Бонне, то в Париже, то в Лондоне, обкладывающего себя книжными баррикадами.

А Маркс каждой строкой своих писем, каждой книгой выпирал из полированных рамок филистерских представлений. И когда в феврале 1933 г., глядя на пылающий рейхстаг, Гитлер восклицает: «Это данный ботом сигнал! Никто не помешает нам раздавить коммунистов железными кулаками», мы слышим в этом только эхо возмущенного хора министров старой Пруссии. Через 85 лет после выхода «Коммунистического манифеста» еще более грозно звучит, подхваченный миллионами, голос Маркса: «Германия стоит накануне пролетарской революция».

Если попытаться разглядеть фундамент, который понадобился Марксу, чтобы возвести законченное Энгельсом исполинское здание материалистической теории, окажется, что ни одна прочитанная книга, ни одно явление окружающей его жизни не прошли мимо Маркса без пользы. Всю жизнь, начиная с университетской скамьи и кончая последними днями в кресле в Лондоне, он стремился облепить неизбежность гибели существующего строя и подготовить этот неизбежный взрыв.

Тот же Меринг в коротких словах прекрасно оценивает мужественность, великолепную принципиальность бойца - Маркса.

«Он отклонял всякий соблазн компромиссов, хотя имел полную возможность, без всякого урона для чести, укрыться в пристани буржуазной профессии. Все, что у него было оказать об этом, Маркс сказал просто, без всяких выспренних фраз: «Я должен идти к своей цели напролом, не допуская, чтобы буржуазное общество превратило меня в машину для добывания денег».

Руки прусской реакции были достаточно длинны, чтобы настигнуть Маркса в Париже. Министерство Гизо предложило опасному эмигранту покинуть Париж.

Маркс выехал в Бельгию, и тотчас правительство поняло, что это попросту было переменой командного пункта.

Слава «опасного революционера» обогнала приезд Маркса в Брюссель. Не успел он распаковать чемоданы, как ведомство общественной безопасности потребовало от него подписать обязательство не печатать ни одной строчки по вопросам текущей бельгийской политики. Маркс расписался не споря. Пруссия представляла в те времена более важную мишень для его сокрушительных ударов.