Былое и думы - это, бесспорно, лучшее произведение Герцена и, бесспорно, одно из лучших произведений мировой мемуарной литературы. Это, по существу своему, роман, в котором нет вымысла и в котором Герцен является главным героем. Первая книга «Былого и дум» сюит в одном ряду с «Детством, отрочеством и юностью» Л. Н. Толстого. Герцен рассказывает о своей юности, о юности своего поколения - это рассказ о той «молодой России», которой Герцен был верен всю свою жизнь. Это талантливейший очерк русской революции на заре её.

Первая часть мемуаров пронизана особой, светлой теплотой. Это весна книги и весна жизни Герцена. В юные свои годы Герцен принёс две клятвы - клятву верности народу, клятву мести за казнённых царём декабристов. Свои клятвы он выполнил, хотя до торжества своего дела не дожил. Он слишком рано вышел, сеятель на ниве революции.

Каким путём из московского мальчика, сына богатого помещика, мальчика, выросшего в крепостнической среде и предназначенного рождением и положением к блестящей военной или административной карьере, каким путём вышел из Герцена непримиримый революционер? Что толкнуло его к социализму? Первая книга «Былого и дум» даёт на эти вопросы полный и ясный ответ. В этой книге мы видим, как сам Герцен обобщил опыт своей юности.

Первые сознательные впечатления Герцена были глубоко патриотические. Он не только любил свой народ, он гордился им. Эта любовь пришла к нему не из книг. Он родился в Москве в 1812 году. Он не мог помнить, как нянька бежала с ним из пылающего дома и пробиралась по Тверскому бульвару среди французских солдат и уходивших из Москвы русских жителей. Но об этом ему неустанно рассказывала нянька. Он был, таким образом, современником величайших событий. Он вспоминает: «Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею Колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей».

Отец Герцена был одним из виднейших москвичей своего времени. Дядя - известным дипломатом и общественным деятелем. В доме Герцена бывали знаменитые генералы 1812 года, сослуживцы отца по Измайловскому полку. Мальчик жадно впитывал в себя их рассказы о славных подвигах русского солдата.

Россия была тогда в центре международной жизни. Властитель Европы, Наполеон, чья армия слыла непобедимой, чьё могущество казалось неоспоримым, пред кем склонились все государи Европы, - этот кумир Франции был низвергнут сразу, в один год, был осмеян, предстал перед миром в жалком виде беглеца... И кто был причиной этого падения? Русский солдат, русский народ. Вознесённый их победами к славе, император Александр I повелевал тогда судьбами Европы, - это значило по тому времени судьбами мира.

Вот в этой обстановке величайших исторических побед подрастал Герцен. Он сознавал, не мог не сознавать, что он сын великого народа. Мальчик с живым воображением, мечтательный, не по летам развитой, он не мог не гордиться своей родиной. К тому же победа России над Наполеоном означала тогда освобождение народов Европы от завоевателя. Либеральные идеи были в моде. Они причудливо перемешивались с идеями Французской революции. В московских дворянских гостиных звучали возвышенные речи. Русские генералы и офицеры из Парижа привозили с собой не только модные безделушки, но и книги, пропитанные духом материализма и революции. С этого времени «вольнодумные идеи» начинают широко распространяться в дворянском русском обществе к великому негодованию Фамусовых.

Эти идеи проникали в детскую Герцена сквозь французскую литературу, которую он жадно читал в библиотеке отца. Потом он увлёкся Шиллером. Конечно, он воображал себя и маркизом Поза и благородным разбойником Карлом Моором, защитником всех угнетённых.

Угнетённых не приходилось далеко разыскивать. На господской половине в доме Герцена было скучно, пусто и тяжело. Отец был угрюмым, жёлчным нелюдимом. Зато в «передней» и в «девичьей», среди многочисленной дворни, Герцен нашёл оживлённый, интереснейший мир, полный великого горя и малых радостей. Здесь были простые русские люди, к которым Герцен привязался от души, от которых и узнавал правду жизни. А правда эта была крепостничество. Простые русские люди были рабами и рабынями, и хотя отец Герцена считался по тому времени снисходительным рабовладельцем, всё же мальчик узнал, как продают людей, как выменивают их на собак, как секут их, как насилуют крепостных девушек и выдают их насильно за нелюбимых...

И мальчику было ясно, кого надо освобождать, за кого бороться. Великий русский народ, который освободил Европу от завоевателя и показал миру свою мощь, сам был закован в цепи... Герцен пишет: «...на меня передняя не сделала никакого действительного дурного влияния. Напротив, она с ранних лет развила во мне непреодолимую ненависть ко всякому рабству и ко всякому произволу».

В сверстнике своём - Огарёве - Герцен нашёл верного друга. Известно, как они принесли торжественную, романтическую клятву на Воробьёвых горах - всю жизнь без остатка отдать борьбе за свой народ. Рассказ об этом вошёл в наши хрестоматии. Его перечитываешь, как стихи: «Запыхавшись и раскрасневшись, стояли мы там, обтирая пот. Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, свежий ветерок подувал на нас; постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу».

Эта присяга врезалась в душу Герцена и Огарёва. Герцен не раз возвращается к ней на протяжении всей своей книги. В отроческой клятве была великая сила. Понятно, что это присяга народу, патриотическая присяга. Но против кого она направлена, кто враг? Это было ясно Герцену и Огарёву ещё с 1826 года, с тех пор, как дошла до Москвы весть о восстании декабристов, а потом и о расправе с главарями благородного мятежа.

«Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души», - пишет Герцен. Повесив декабристов, новый царь, Николай, отправился в Москву короноваться. Он сразу обнаружил свою натуру палача. Он вешал с музыкой в Петербурге. Он отпраздновал победу музыкой, танцами и театральным молебствием в Москве. Герцен вспоминает:

«Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарём, осквернённым кровавой молитвой, я клялся отомстить казнённых и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарём, с этими пушками. Я не отомстил; гвардия и трон, алтарь и пушки, всё осталось; но через тридцать лет я стою под тем же знаменем, которого не покидал ни разу».

Клятва мести за казнённых царём декабристов соединилась с клятвой на верность своему народу. Любовь к народу сочеталась с ненавистью к царизму, ко всему крепостническому укладу жизни. Это придало патриотизму Герцена силу революционной страсти. Этим определён был путь его жизни.

Революционный патриотизм оформил и научно-литературные интересы Герцена. Он стал материалистом и социалистом в духе своего времени и несколько опережая своё время. Беспощадная критика современного общества открыла ему и других врагов, помимо царского самодержавия. Он убедился, что французский лавочник не уступает русскому крепостнику-помещику в своей ненависти к пролетариату. Герцен убедился и в том, что прусская конституционная монархия ещё более реакционна, чем русское царское самодержавие, и Бисмарк представляет не меньшую опасность для человечества, чем Аракчеев.

Немцы-националисты ненавистны были Герцену своим высокомерным тупоумием, своим убеждённым мракобесием, своим узким педантством, своей самовлюблённостью. Прежде чем узнать Германию в лице её королей и министров, Герцен узнал её в лице немцев-гувернёров, приставленных к русским дворянским детям. У друга его юности - Огарёва - гувернёром был немец Зонненберг, и мальчики презирали его за тупость и педантизм. Гувернёр Герцена - француз - знакомил своего воспитанника с революционной Францией, и это, несомненно, оставило след в душе мальчика.

Герцен подробно и любовно говорит о своей юности, потому что считает юность важнейшей чертой молодого поколения во всяком народе. Герцен до старости представлял в своём лице «молодую Россию». В России он видел юную страну, которой предстоит сказать миру новое слово и сыграть важнейшую историческую роль. В Западной Европе Герцен видел старость европейской цивилизации, её упадок. И если Герцен ошибался в определении пути развития России (по условиям своего времени, он и не мог понять, что рабочему классу в Европе и в России суждена руководящая роль в революции), то прав он был в основном - в своей вере в силы русского народа. Прав был, когда даровитость русского народа находил в юности его молодого поколения, то есть в способности русской молодёжи увлекаться высокими идеями 'борьбы за народ.

Герцен писал: «Я считаю большим несчастьем положение народа, которого молодое поколение не имеет юности; мы уже заметили, что одной молодости на это недостаточно... Для меня американские пожилые люди лет в пятнадцать отроду просто противны...»

Для русской молодёжи пленительным остаётся образ Герцена, присягающего на верность своему народу в Москве, на Воробьёвых горах. Это образ поэтический. Это и верный образ. Мы участники великой Отечественной войны, и враг наш - это Германия, у молодёжи которой не было и не могло быть юности, потому что фашизм отрицает юность человечества, отрицает всё высокое и благородное в жизни и возвращает немцев встарь, в доисторические дебри человечества, к троглодитам и людоедам.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.