... В шум и щебетанье леса врезался стонущий звук, словно рванули гитарную струну и оставили ныть. «Ястреб кричит, - говорит Алекса, - вот он, едва видно». Старый Иован, пастух, пошевелился: «Ястреб высоко, а небо ещё выше. Было время, небо стояло совсем низко, рукой достанешь. Вешает женщина пелёнки, заденет небо - гул пойдёт; станет в печь хлебы сажать, стукнет о него лопатой - гром прокатится. Не выдержал бог, отодвинул облако, спрашивает: «Что тебе, женщина, надо, зачем ты меня разбудила?» Отвечает женщина: «Боже мой, я хлебы сажала, тронула ненароком». В поле крестьянин наваливал вилами стог, ударил в небо - и кусок отломился. Досадили они богу, он и поднял небо. Далеко теперь до него, ох, далеко!...» «Иован, - говорит Алекса, - отчего на земле овраги и горы?» «Прежде не было: земля была ровненькая, гладкая. Стал бог землю всовывать под небесный свод, а она не помещается. И той стороной и другой стороной - не входит. В сердцах нажал покрепче, ну всю и помял...» «Откуда вода берётся, Иован?» «Видишь, у меня на руках жилочки - по ним кровь бежит. Вот и в земле такие же жилочки, но бежит по ним ключевая вода; где жилка порвётся, - там родник...» Всё знает старый Иован: если в листопад останутся листья на вершинах, - зима начнётся поздно.

... Закинув голову и щурясь, Алекса выводит в сверкающей голубизне петли и восьмёрки дулом тяжёлого ружья; из дула вылетает и остаётся висеть в жарком воздухе белое облачко; гремит выстрел; выстрелом отвечает гора справа, выстрелом отвечает гора слева, выстрел звучит впереди - в долине Рзавы, выстрел доносится сзади: никак не успокоится горное эхо.

Что - то тёмное с шумом падает из сверкающей голубизны; не кусок ли неба отбила неосторожная пуля? Алекса кидается искать, его обгоняет собака. «Не смей! Назад!» - кричит мальчик. Он возвращается и тащит большого тёмного коршуна. Глаза птицы полузакрыты плёнкой; яростный клюв разинут, на когтях лёгкий серенький пух и брызги крови.

«Растерзал пичужку, - говорит Иован. - Ты молодец, Алекса, метко бьёшь!» Мальчик открывает ружьё, громко продувает дуло, вытирает рукавом приклад. Он подаёт ружьё пастуху и говорит: «А ты, Иован, был на войне?» «Как же, - отвечает старый Иован, - я везде был...» «Это там ранили?» - мальчик показывает на синий рубец у виска. «То на Шипке, когда ночью арнауты чуть не порезали русский отряд, да мы успели добежать на помощь братьям; арнаутин тогда ткнул меня ножом в лицо; а вот это - под Нишем; здесь - возле Пирота; в ноге сидит пуля: подстрелили у Билека; теперь, когда ноет нога, я знаю: дождь будет, Алекса!...» «А на Коссовом поле ты бился, Иован?» «Как же... - сказал старый Иован и вдруг, щёлкнув бичом, закричал: «Ге - ге - гей!» Собаки кинулись наводить порядок в стаде. «Ге - ге - гей!» - закричало и щёлкнуло кнутом справа. «Ге - ге - гей!» - закричало и хлопнуло в долине Рзавы. И пошло кричать, щёлкать, дразнить, пересмеивать многоголосое горное эхо, и долго ещё в ущельях хлопали бичи и голос старого Иована кричал: «Ге - ге - гей!...»

4

Чолич - отец жадно стремился к богатству, был поэтому несправедлив и жесток. «Монета, как муха, - говаривал он, - поймал - держи крепче в кулаке; шевельнул пальцем - вылетит». По дорогам на Обреновац, на Вальево, на самый Белград спускались мычащие и блеющие облака пыли - то пастухи гнали на рынок стада Чолича.

Приходит пастух за расчётом. «Ты, я вижу, любишь получать деньги, - ворчит Чолич, - на работу не так быстро ходишь. Ну, давай считаться. Околела у тебя овца...» «Да разве ж это я?» «А кто другой? Не доглядел - овца и съела вредное. Гнедой конь захромал, теперь лечу. На святого Иеремию ты заболел; Петров день не работал...» Встряхнёт пастух монетки на ладони, посмотрит на хозяина, покачает головой.

- Ты неправ, отец! - сказал однажды Алекса.

- Кому, волчонок, говоришь?! - закричал Чолич.

Старый Чолич суров с домашними. Его боятся. До поздней ночи щёлкают сухо, как мертвец костями, счёты в комнате отца.

... Вскоре Чолич выгнал старого Иована:

- Ты, старый, спишь, а не пасёшь стадо. Ступай домой.

Повернулся Иован и вышел, а круглую шапку чабана оставил - забыл.

Много синяков на теле, ещё больше - на сердце у Алексы. И однажды мальчик решил: он больше не вернётся домой из гимназии в Вальеве, куда отвёз его отец.

В гимназии Алекса учится с радостью. Ловкий и стройный крепыш, он первый во всех играх: в «пчёлку», в «великую кобылу», в «скачи мышь», в «кривого царя», в «краденый баштан», в «цица мица».

За квартиру и пищу он теперь платит услугами: учит хозяйских детей, колет дрова, носит воду, моет полы. И всегда напевает.

Его любят за весёлый нрав, за улыбку, за песню. «Как щеглёнок в доме, как солнечный луч», - говорят о нём.

И никто не видит, что Алекса сидит иногда вечерами на своей кровати, печальный, с полными слёз глазами. Рано вылетел орлёнок из гнезда!

Алекса окончил гимназию. Нужно выбрать профессию. И Алекса Чолич становится народным учителем: он любил детей простой и сильной любовью и сам всю жизнь оставался ребёнком - прямым, отважным, весёлым.

Как матери не нравилось его имя, так ему не нравится фамилия отца. И, по старому сербскому обычаю, Алекса берёт себе фамилию - прозвище Дундич. В документах он пишет: «Алекса Чолич - Дундич». Мужественный, горячо ненавидевший несправедливость, он жалел, что не может совсем избавиться от фамилии отца.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.