Юмено

Следователь взглянул на кончик пера и начал писать. Допрос был окончен.

Потом так же допросили ближайших товарищей Юмено: очевидно, уже в пути кто - то сообщил имена зачинщиков. Через час комитет заперли в тюрьму.

Юмено сидел в одиночке. Бетонный мешок. Пыльное окошечко вверху. Шаги сторожей. Звон ключей. Два раза в день открывается решетчатая форточка в двери и просовывается еда: плохо проваренный рис, кета японской засолки, горькая, соленая и жесткая, как циновка.

Темнота..., Сырость. Через две недели у Юмено распухли руки и ноги, вздулись десны.

Что происходит в мире? Мир близко, за стеной... Если иметь лом...

Юмено ходил по камере взад и вперед по нескольку часов подряд. Но это не помогало: мускулы слабели, тело становилось дряблым и вялым.

Иногда казалось, что то, из - за чего он попал сюда, в этот каменный мешок, не стоит таких мучений. Эксплуатация, угнетение - что это, если можно выйти на воздух, потянуться в утренней свежести, вымыться в бане... Намылиться так, что мыльный пух полетит во все стороны!...

Вот он вышел из бани. Солнце встает. Город просыпается. Полицейские стоят сонные. Женщины подметают у своих домов. А где куры? Спокойные, терпеливые птицы, которые раньше, в пору его детства, целыми стаями выпускались из клетей, чтобы клювами очищать улицы?..

Нет, кур не видно. Уже давно запрещен подобный пережиток варварства.

Раздвигаются стены, семьи усаживаются завтракать. Дымится рис, разливают чай.

Безумно вел себя Юмено: за последние десять лет он никогда не ходил поглазеть утром на базар...

А на площади торговцы уже разложили товар и почтенные горожане прицениваются к нему. Рыбья чешуя блестит на солнце. Зелень отягощена росой. Рис в мешках дороден и важен.

Фокусники. Ого, сейчас начнется веселье! Подожди немного, Юмено, и ты увидишь старинного мастера, выдувающего детям фигурки из ячменного киселя. Ты увидишь ловкача, который с помощью веера поднимает в воздух стаю бумажных птиц. Ты увидишь скромного художника у ящика с разноцветным песком. Вот он берет песок в ладонь и, испытывая твое мальчишеское терпение, долго разгребает его пальцами. Затем легким движением сыплет песок на простую доску. И тебе захочется хлопнуть себя по ляжкам от восторга: на доске горный пейзаж, бьют водопады, цветет в озере лотос, летят птицы...

А праздники?.. Сколько на земле праздников! Шествуют монахи, боги, дети, девушки...

Разве уж так важно, что тебе платят не столько, сколько следует? Разве уж так важно, что ты не можешь есть жирно и много? Ведь ты можешь любить!

О чем ты думал, Юмено? Ты мог любить и не любил. Ты наспех и невнимательно ласкал женщин...

Чтобы прогнать эти чудовищные мысли, которые становились все сильнее, по мере того как слабело тело, Юмено начинал мечтать о другом.

Он воображал картины восстаний и революций. Лежа на матрасике, он видел народные толпы, выступающие сомкнутыми рядами. Красные флаги, пустынные улицы... Полицейские отряды мчатся на мотоциклах... Юмено видел ужас, обуявший полицейских, потому что восставший народ проходил мимо них, не обращая внимания на выставленные дула, на припавших к ним пулеметчиков, потных и дрожащих. Юмено видел, как на помощь полицейским выступали войска. Войска занимали позиции, щелкали затворы, звенели замки. Короткая хриплая команда офицеров... И дальше невообразимое, огромное, подымающее: выстрелы не раздавались: винтовки, пулеметы, орудия молчали. Гремело «банзай», войска присоединялись к народу.

Иногда дело происходило иначе. Первая воинская часть начинала расстреливать толпы. Валились женщины, мужчины, мертвые руки сжимали красные знамена.

И когда уже казалось, что все кончено, раздавался оглушительный залп, грохот, нечеловеческий рев восторга потрясал воздух... Это восставшие войска ударили в тыл палачам.