Голуби ходят в ногах у Яна Ваныча. Люди здороваются. В небе чайки перелетают с моря на реку и с реки на море. Белочки бегают по ограде и прямо по мостовой. От меня шарахаются, а от Яна Ваныча нет.
— Люблю это, ох, как люблю! — говорит Ян Ваныч. — Жизнь! Знаете, война, фронт! Научишься любить все живое!
Я вспомнил почему-то старую большевичку и то, что Ян Ваныч говорил с ней по-немецки. У меня нет никаких способностей к языкам. Ни одного не сумел одолеть даже на практике в других странах. А вот Ян Ваныч. Дворник. А и немецкий знает.
* * *
В самом конце октября стало вдруг удивительно тихо и тепло, и море совсем не штормило, и река вошла в свои берега, и только туманы хмурили по утрам, но днем и они рассеивались.
Работать, то есть писать, в такие дни труднее. И я чуть свет выходил из дому, чтобы побродить: авось, на ходу что-то родится.
Раз прошел по знакомой улице, два и еще несколько дней, но не увидел Яна Ваныча. Тротуар не подметен, усыпан листвой, после ночных заморозков скользкой и липкой.
Другие метут. Мужчины и женщины, девчонки и мальчишки — слева и справа от меня, впереди, и совсем в удалении, и за спиной моей борются с листьями, метут их крепкими березовыми метлами. Некоторые — в оранжевых жилетах, чтобы не задела случаем проезжая машина. И только Яна Ваныча нет. И тротуар в листве — его участок. Случилось что? Заболел? Или дома? Мало ли что бывает, и у меня — тоже, но тут у кого спросить?
Дней пять прошло так, и я все реже ходил на улицу: начал писать. Но Ян Ваныч не выходил из головы.
Случаем вспомнил про мальчишек, которые так любят Яна Ваныча, дедушку Яна, и как-то нарочно прошел прогуляться, когда они возвращаются из школы.
Первые же, что встретились, узнали меня и поздоровались. Да и я с ними встречался, когда тут был Ян Ваныч.
Поговорили о школе, об отметках, как положено, а потом я спросил:
— А дедушка Ян, как он поживает? Что-то не видно его?.. Самый маленький, глазастый, пожал плечами с ранцем:
— Говорят, посадили его...
— Как, за что?
— Не знаю, говорят, посадили...
— Как не знаешь? — перебил второй, с акцентом. — Не знаешь, не знаешь! Фашистам он помогал, вот и все! Тебе еще объяснять!..
Третий — хилый, тощий — сказал что-то о том, что, может, он проворовался, бывает такое, и вот у какой-то продавщицы, тети Индры, так было, а она рядом живет, но потом ее отпустили.
— Да что ты про тетю Индру! — возмутился второй. — Фашистам! Понимаешь, фашистам, а ты про тетю!..
* * *
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.