Лешка метался, бредил.

— Хватит! — кричал он. — Хватит! Отодвиньте костер! Палатка сгорит, отодвиньте костер! Жарко! Идиоты! Э-э-эх!

Его руки ползали по животу, а ноги, свесившись, загребали воздух. Я шел опять позади, и мне было труднее, чем Андрею.

Потом Лешка умолк, но через несколько минут заговорил снова, и его голос теперь звучал спокойно и ласково.

— Это ничего, — говорил он. — Это пустяки. Ты напиши. Я жду и жду. Тише. Я хочу поговорить с ней. Тише, я вас прошу. Я не видел, что оно падает. Неужели ты в самом деле не слышишь? Слышишь? Странно. Я говорю, а ты не слышишь. Я тоже не слышал. Если бы я слышал... Я не слышал? Слышишь? Вот теперь слышишь, да?

А мы шли и шли. Ночь лежала на земле толстым темным одеялом. Мы запутались в нем. Мы устали. Мы молчали. Но Лешка не молчал. Никогда еще он не говорил так много. Он то кричал, когда боль хватала его за горло, то переходил на шепот. Он разговаривал и с матерью, и с Ленкой, и с нами. Когда он разговаривал с нами, мы все равно молчали. Хотелось отвечать ему, но мы знали, что он не услышит.

Потом показалась река, и мы свернули на твердую дорогу. Оставалось еще двадцать километров. Лешка молчал. Мы даже не заметили, как стих его шепот. Мы думали, что ему стало легче. Дорога рвалась то в одну, то в другую сторону, но мы находили ее. Я устал. Я здорово устал. «Неужели ты не сделаешь еще один шаг, — думал я, — и еще один?». И я выбрасывал вперед одну ногу, потом другую. Одну и другую.

Лешка молчал.

Вдруг нам стало страшно. Мы остановились и положили носилки на землю. Андрей взял Лешку за руку. Он держал ее и смотрел на меня. Лешка не двигался. Я не поверил. «Не может быть! Он просто спит». Я медленно опустился перед Лешкой и взял его за вторую руку. Она была послушной и мягкой, и пульс молчал.

Мы поднялись одновременно. Мы не кричали и не плакали. Мы стояли караулом с обеих сторон носилок и молчали. Я смотрел в ту сторону, где спал город, и думал о том, что сегодня нам придется отправить Лешкиной матери телеграмму, которая сразу, одним ударом собьет ее с ног, а через несколько дней придет письмо от Лешки. И она много раз будет приниматься за него, прежде чем дочитает до конца.

Я помню все, помню до боли ярко и точно, все, даже мелкие подробности, но я не помню сейчас, кто из нас первый сел рядом с Лешкой. Мы устали. Мы сидели на земле, а между нами лежал Лешка.

Рядом всхлипывала река.

Потом стало холодно, и я растолкал Андрея. Мы бережно, не говоря ни слова, подняли носилки и пошли. Впереди Андрей, позади я. Светало. Я неожиданно вспомнил о том, что забыл спросить Лешку о самом главном. Я не спросил его, будут ли знать при коммунизме о тех, чьи имена не написаны на зданиях заводов и электростанций, кто так навсегда и остался незаметным. А мне очень хотелось узнать, вспомнят ли при коммунизме о Лешке, который жил на свете немногим больше семнадцати лет и строил его всего два с половиной месяца.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.