В 1965 году группа студийцев поехала с гастролями на Дальний Восток. Меня не взяли. Казалось бы, удар. Но на этот раз счастливый. Оставшись в Москве, я, наконец, поступил в цирковое училище. Узнав, что принят, я шел от Ленинградского проспекта домой, на Добрынинскую площадь, и меня обуревали самые противоречивые чувства. С одной стороны, я не понимал, почему люди проходят мимо и не замечают человека, который только что нанес ответный удар судьбе. С другой стороны, я ощущал пустоту: все позади, не надо больше суетиться, переживать, доказывать... Я всех простил за то, что меня так долго не пускали, за то, что в меня не сразу поверили... Не надо извиняться, дайте только мне спокойно дойти до дома и отдохнуть от всего этого...
Теперь для меня началась пора везений.
Я попал на курс к народной артистке РСФСР Надежде Ивановне Слоновой. Между нами сразу установился творческий и человеческий контакт. Все пять лет Надежда Ивановна была моим духовным наставником. Я увлекался формой, для Надежды же Ивановны главным было содержание, суть дела. Именно такой преподаватель был мне нужен.
Я был одержим одной идеей: приспособить то, чему я научился в цирковом училище, к какому-нибудь эстрадному номеру, нагрузить, так сказать, трюк смыслом. Откуда-то я узнал, что есть нелопающиеся мыльные пузыри, и сразу же у меня созрел замысел номера. Я читаю монолог человека, который всем все обещает, и при этом выдуваю пузыри, они не лопаются, а висят в воздухе, много пузырей, когда же я кончаю, пузыри начинают лопаться один за другим. Я побежал в Ленинскую библиотеку, разыскал там книгу Чарльза Бойсса «Мыльные пузыри», изданную в 1837 Году в Англии, переписал оттуда рецепт долго не лопающихся пузырей, потом с этим рецептом понесся в химическую лабораторию строительного института...
Чарльз Бойсс мне не помог – пузыри у меня лопались, и от эффектного выступления пришлось отказаться.
Я хотел, чтобы мои номера отличались от всего, что бытовало тогда на эстраде. Мой первый эстрадный номер был именно такого плана. Я жонглировал двумя мячиками и одним яблоком и время от времени, не прекращая жонгляжа, откусывал кусочек яблока, пока совсем не съедал его. Я был в образе Начальника, а яблоко олицетворяло моего подчиненного Яблочкина, которого я «съедал». Номер хорошо приняли, и меня, студента, с этим номером включили в летнюю эстрадную программу Эрмитажа. Но комиссия перед премьерой посмотрела номер и зарубила его по причине формализма. Удар! Но может... справедливый?
И вот последний раунд – выпускной номер. Я впервые публично выступаю с пародией на Николая Озерова. Выступаю и... выигрываю!
Вообще пародированием я занимался еще до поступления в цирковое училище. В клубе МГУ была капельдинерша с очень характерным голосом, к тому же она постоянно путала имена. Меня она почему-то называла Боренькой. Я научился подражать ее голосу и потешал ребят, рассказывая разные истории от лица этой капельдинерши и в ее характере. Это, пожалуй, и была моя первая маска. «Боренька, Боренька...» – начинал я, и дальше шла какая-нибудь клубная история.
Потом, уже в училище, я пародировал и Озерова и Райкина, но относился к этому как к хобби, как к номеру для студенческого капустника.
Пародия сам по себе жанр выигрышный. Передразнивание всегда смешно, это я заметил еще с детства. Но я стараюсь, чтобы пародия строилась не только на похожести голоса и манеры. Мне необходимо, чтобы и текст, который я произношу чужим голосом, имел самостоятельную ценность. Ведь зрительская радость узнавания – «Как похоже!..» – кончается на второй, третьей фразе, а дальше уже надо увлекать не тем, КАК ты говоришь, а тем, ЧТО ты говоришь. В идеале это должно быть еще более остро и смешно, чем то, что говорят пародируемые тобой актеры и персонажи. Владимиров и Тонкое уже прямо включают отдельные места из пародий на них в свой номер: «Маврикиевна, слыхала, что опять про нас этот маленький говорил...»
Успех пародиста – в авторе, который, воспользовавшись существующими масками, может создать самостоятельный остроумный номер. Сейчас я начинаю подумывать о следующем шаге в жанре пародии. Что, если создать номер, в котором одновременно действовали бы все пародируемые мною актеры и персонажи? Представляете, собрались за одним столом Озеров, Маврикиевна, Люлек, Луи де Фюнес, Карцев, Ильченко, учащийся кулинарного техникума и разговаривают, обсуждают какую-нибудь животрепещущую проблему. Это чудовищно трудно и для актера и для автора, потому что между такими людьми должен идти поистине кинжальный диалог, ведь каждый из них – цельный характер, за каждым стоит узнаваемый тип.
И еще мне бы хотелось прикоснуться к высокой литературе, к классике. Но я еще недостаточно готов к этому, да и зритель сегодня ждет от меня другого, а эстрадный актер не может этого не учитывать. Пародия принесла мне основной зрительский успех. И общественный: недавно за пародию на Озерова я совершенно официально, с соблюдением всех необходимых формальностей был принят в федерацию футбола СССР.
Однажды, давным-давно, я проходил мимо стадиона, в Этот момент там, за стенами, на дне чаши, забили гол, и я услышал мощное «гу-у-у-а-а». С тех пор я стал мечтать, чтобы услышать когда-нибудь этот же божественный звук, но... относящийся ко мне. Поскольку футболиста из меня не получилось, «гу-у-у-у-а-а» пришлось добиваться другим способом.
И вот я услышал его – единый вздох и единый смех ста тысяч людей. За это я и люблю концерты на стадионах и каждый раз, под аплодисменты пробегай к помосту в центре поля, чувствую себя футболистом, который уверен, что забьет свой гол. Но если я вижу, что хоть один человек не смеется, я теряюсь, нервничаю, я падаю духом. На стадионе, разумеется, такого человека мне заметить трудно, но на концертах...
Вот уже четыре года в разных зрительных залах я вижу одну женщину, которая не смеется, когда я выступаю. У нее какая-то своеобразная реакция на меня. Я специально следил за ней, когда выступал Альберт Писаренков – смеется, выхожу я – постное лицо и ни тени улыбки. Но на мои концерты все же ходит... Я стал ощущать ее присутствие, даже не заглядывая в зал. Головой я понимаю, что могут быть такие люди, которым я не по душе, а сердцем – нет. Я должен ее победить! Я уже все про нее знаю: как ее зовут, где она работает, возраст, семейное положение... Ну что мне делать?! Должен я ее рассмешить!
Должен!!! И только когда в «гу-у-у-у-а-а» я услышу и ее голос, я, пожалуй, буду счастлив...
Но мое более отдаленное артистическое будущее не представляется мне слишком сияющим. Я уверен, что эстрада – искусство молодых. А когда уйдет обаяние молодости, свежесть имени, новизна манеры, зритель потребует от актера более серьезного разговора, глубины мысли, оригинальности взгляда на мир. Сумеет ли артист достойно расстаться с собственной молодостью? Сможет ли покорить аудиторию в новом качестве? Как произойдет этот переход у меня?.. Об этом я все чаще и чаще думаю сейчас. Ведь почти никто из артистов эстрады, перейдя возрастной рубеж, не стал зрителю интересней, чем раньше. Кроме, разумеется, Райкина...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.