Да нет, представить-то как раз было можно. Уже прочесывались окрестные леса, уже были посланы запросы в Баку и другие города страны, уже поднимались архивные дела двадцати- и тридцатилетней давности, уже высвечивался круг, в котором вырисовывались причастные к делу лица. Одно за другим. И все они, как мотыльки, летели на лампочку, которую то ли по неосторожности, то ли сознательно включил Мямлин, скромный парень, увлекшийся краеведением. Включил и исчез.
Как же ему удалось добраться до выключателя?
И что толкнуло его?
Кириллов постоял у дверей гостиницы и пошел прочь.
Погруженный в свои невеселые размышления, он шел и шел, просто вперед, без определенной цели. Давно осталась позади центральная улица, которую здесь почему-то все называли Невским, хотя в самом-то деле у нее было более прозаическое название – Коммунальная; свернул в незнакомый переулок, потом в другой. Здесь было потемнее, чем в центре. Окна многих домов слабо сияли призрачным голубоватым светом – нылкинцы смотрели телевизоры. Гуляющей публики не было видно. Лишь кое-где над лавочками возле ворот белели старушечьи платочки или угадывались очертания уединившихся парочек.
Пьяного он встретил в конце короткой улицы, упиравшейся в лес. Человек стоял, прислонившись спиной к каштану, и Кириллов увидел его только тогда, когда поравнялся с деревом.
Степан Николаевич узнал его.
Пьяным был Гриша-дурачок.
Он отделился от дерева и, помахивая обрывком веревки, описал около Кириллова окружность.
Резко пахнуло спиртным.
У Гриши была довольно зверская физиономия и телосложение кулачного бойца. В Нылке говорили, что Гриша субъект абсолютно безобидный, что за всю свою жизнь он мухи не обидел, но кто может поручиться за пьяного... А это был не просто пьяный, перед носом Кириллова тряс веревкой идиот, которого кто-то напоил допьяна.
Гриша долго кружился, потом выпустил веревку, бросился на колени и стал по-собачьи разгребать землю руками. И вдруг припал губами к ямке и замер. В груди у него что-то клокотало.
И Кириллов понял, что он плачет.
Бледный серпик луны, выбившийся из-за туч, освещал эту странную сцену.
За спиной скрипнула калитка. Вышла женщина.
— Испугал он вас? – спросила она Кириллова и пояснила: – Он всегда так: как выпьет, так и начинает страдать.
— Зачем же вы позволяете ему пить?
— Так ведь не углядишь. Мужики нет-нет да и поднесут стопочку. А ему много и не надо...
— И долго он страдать будет?
— Нет. Сейчас вот веревочку зароет и успокоится. Он ведь тихий...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.