Должно быть, он уже добрался до середины. По спине, по икрам, по суставам растекалась усталость. Но сердце сумело преодолеть тяжесть тела, пульс выровнялся, а вместе с ним дыхание. Он знал, что при таком подъеме главное – сохранить спокойствие, найти нужный ритм, который помог бы сберечь силы до самого верха. Шаг. Левой ногой крепко упираешься в одну скобу. Левой рукой хватаешься за другую. Тело выгибается плавной дугой. Правой рукой отстегиваешь канат. Набираешь в грудь воздух, отталкиваешься левой ногой, и – бам! – вот уже обе ноги прочно стоят на скобе. Щелчок карабина, шумный выдох – под тобой еще восемьдесят сантиметров. Теперь можно передохнуть.

Он старался не смотреть вниз, на заводской двор, и кучку людей; столпившихся возле трубы. Они курили, не сводя с него глаз. Не то чтобы он боялся – просто не пришло еще время оглядываться. До верхушки дымящейся трубы оставалось еще метров шестьдесят. Приходилось беречь каждое усилие, каждое движение, каждый взгляд. Там, наверху, еще предстояло надеть противогаз и в дыму, в жаре заменить погасшие контрольные лампы на раскачивающемся, сложенном из огромных бетонных колец гиганте.

Когда часа два назад его вызвал к себе директор, он и представить себе не мог, что ему придется опоясаться широким ремнем, повесить на плечо противогаз и ящик с инструментами, сунуть в карман асбестовые рукавицы и после того, как десяток дружеских ладоней похлопают его по спине и плечам, ухватиться за первую, самую нижнюю скобу. Когда-то, еще до того, как Савва обосновался в механическом цехе, ему не раз приходилось работать на высоте. Директор вспомнил об этом и вызвал Савву к себе, поздоровался, поинтересовался здоровьем, спросил, как спал ночью, обедал ли. А в это время секретарша, до невозможности любезная, принесла чай, апельсины, коньяк. «Или они все тут чокнулись, или со мной что-то не в порядке», – подумал он тогда, глуповато усмехаясь. Но вскоре все выяснилось. На главной трубе погасли контрольные огни. Табло показало, что повреждение наверху. Исправить его нужно немедленно, с аэродрома уже звонили. Шеф хотел было вызвать пожарных, но вспомнил о Савве. Будет просто здорово, если он возьмется за это дело. Потому что пожарные у них на заводе люди новые, а требуется человек опытный. «Ты не торопись с ответом, Савва. Взвесь свои силы, нервы, подумай. Я подожду».

Что тут думать? Сто двадцать метров, сто пятьдесят скоб, дым, газы, качание трубы – что тут думать? Савва закурил, нахмурил лоб и сказал: «Можно попробовать, товарищ директор». Директор заглянул ему в глаза, помолчал, поднял рюмку. «Только по глоточку, Савва. Больше врач не позволил. Завтра получишь десять дней дополнительного отпуска и пятьдесят левов премии. Ну, желаю удачи!»

Прямо от директора его отвели в медпункт, измерили пульс, давление, температуру, прослушали, сделали какой-то укол, дали стакан апельсинового сока и плитку шоколада. Заставили полчаса полежать, потом подняли, велели сделать гимнастику. Пришли ребята из электроцеха, принесли схему и объяснили, что и как нужно исправить, и через несколько минут, невысокий, собранный, он уже стоял перед бетонной громадой. «Давай, Савва, оставь-ка и ты в космосе расписку!» – сказал Денчо, его дружок. А потом шепнул: «Ты смотри там, осторожнее!» Савва по очереди пожал руки главному инженеру, парторгу, комсоргу, начальнику механического, пожарному, даже доктору. Потом – ребятам из цеха, электрикам. «Ты стал у нас большим человеком, Савва! – посмеялись ребята. – Хоть в кино тебя снимай!»

Взволнованный и слегка встревоженный* он подошел к растущей прямо из земли трубе, постоял немного и, не оборачиваясь, ухватился за первую скобу.

С тех пор прошло сорок минут. Он знал, что часы его идут точно, и все-таки не мог этому поверить, так быстро летело время. Еще в труд армии Савва не раз работал на высоте. Там шум стройки, леса, подъемники и, главное, работавшие вокруг люди внушали уверенность и спокойствие. Захваченный своим делом, он просто не замечал высоты. Сейчас все было иначе: ни шума, ни лесов, ни живой души рядом. У самых глаз серело могучее тело трубы, и, словно муравьи, вверх по нему ползли скобы.

Савва вздохнул и почувствовал неодолимое желание оглянуться: пришло одиночество. Справа раскинулся город, окутанный полуденной дымкой, но церковь и новая гостиница были видны отчетливо. За церковью, в низинке, – его дом. Сестра, небось, зубрит свои уроки, мать затеяла стирку. Вчера он попросил ее выстирать ему рубашку: хотел сегодня прошвырнуться в соседний город. «А что, и прошвырнусь!» – сказал он себе. Слева дремала равнина, опоясанная шоссейными дорогами и линиями электропередач. Где-то в той стороне должен быть аэродром, за тополями не видно. Значит, и там заметили, что на трубе погасли лампы. «Надо, Савва, надо!» Он посмотрел прямо вниз. Цеха, моторы, краны стали маленькими, словно игрушечными. У самой трубы чернело что-то вроде муравейника. «Надо...» Савва отвернулся, отпил из манерки, снова окинул взглядом неимоверно длинное тело трубы. Какая все же разница между вертикальным и горизонтальным. Вытяни по земле эту сотню метров, их одолеет даже ребенок, а поставь на попа – и все по-другому. «Ладно, философствовать будем на земле!» Савва осмотрел брюки, завязки на ботинках, проверил пояс и поплевал на левую ладонь.

Сердце билось чуть чаще обычного, но ровно и полно, грудь дышала спокойно, в том ритме, который он установил для себя. Сверху одна за другой сбегали скобы, он задерживал их в крепких ладонях, успокаивал и посылал вниз. Главное – вовремя защелкнуть карабин каната. В этом вся штука. Он знал, что даже если оступится, канат и двойной пояс удержат его сколько нужно. Но он знал также, что на такой высоте может внезапно закружиться голова, что высота может заморочить, потянуть вниз. Знал, что человека может сбить внезапный порыв ветра. Сто двадцать метров все-таки не шутка!

Правая нога вперед, левая рука вверх, крепче, Крепче, защелкиваешь карабин, толчок левой ногой, спокойно, опять защелкиваешь карабин, так, теперь правая рука. Хорошо, что мать ни о чем не знает. Пусть себе стирает. Вечером он выкупается, сменит белье, посидит в садике. Что все-таки значит высота. Он всегда, бывало, усмехался, когда видел, как мать сидит под лозой, сложив на коленях натруженные руки. «Женщина! – думал он тогда. – Что за удовольствие сидеть вот так, одной, в этом обшмыганном садике?» А сейчас ему казалось, что он мог бы просидеть там целую ночь – в покое, в тишине.

Левая рука, правая нога, карабин... Над самым ухом раздался какой-то тонкий свист. Савва остановился. Совсем рядом с ним пролетела птица – крылья широко раскинуты, хвост сложен. Птица не обратила на него никакого внимания, может, просто не заметила. Описала красивый круг, погасила скорость, замерла на мгновение и, сложив крылья и вытянув хвост, нырнула в прозрачный воздух, понеслась к земле. «Птичьи радости, – позавидовал он. – Сюда бы ее, да что толку, в электричестве-то она ничего не понимает!» В сущности, он был доволен. Птица разбила тишину, пролетела совсем рядом, даже уважила его – «притормозила». Он повеселел. Все-таки еще одна живая душа в этой пустоте. Впервые с тех пор, как начался подъем, Савва улыбнулся. Во рту еще чувствовалась приятная сладость шоколада и апельсинового сока, но губы сохли. Он облизал их и полез дальше.

До верхушки трубы оставалось метров двадцать. Труба стала тоньше, кольца ее – короче. Из горловины выползал редкий, желто-серый дым и быстро таял в воздухе. Савва потрогал бетон – теплый, он, казалось, чуть вздрагивал. «Завод дышит, не что-нибудь!» – сказал себе Савва. Внизу-то когда заметишь трубу, когда нет. Вот издали, с низины, другое дело: там она просто кидается в глаза... Правда, такое бывало не только с трубами... Савва поднял руку и вдруг почувствовал еле заметное покачивание. Вправо, потом влево. Он замер и покрепче вцепился в скобу. Бетонное туловище подалось вперед и потянуло за собой его тело, внезапно потерявшее вес. Показалось, что труба сейчас рухнет, как подрубленное у корня дерево. Но могучий кольчатый ствол выгнулся, напрягся, выпрямился и вдруг качнулся назад, прямо на Савву. Грудь сдавила невыносимая тяжесть, словно труба навалилась на нее всей своей бетонной громадой. Савва еле удержал крик, рвавшийся из всего его существа, и впился пальцами в скобу. Труба выпрямилась, замерла, потом склонилась вправо. Савва прижался к бетону и закрыл глаза. «Надо привыкнуть», – решил он. И вдруг почувствовал легкую тошноту. Дыхание стало неровным, он жадно и глубоко заглатывал воздух, но тошнота от этого только усиливалась. Где-то внутри возникла боль и медленно поползла к горлу. А труба продолжала качаться – все' так же, крест-накрест. Савва понял, что сейчас ему станет дурно. Он поискал манерку, но непослушные пальцы никак не могли отстегнуть ее от пояса. Боль поднялась к горлу и застряла там. Савва почувствовал, что задыхается. Внезапно отяжелевшее тело, казалось, готово было сорваться и рухнуть вниз.

Крик прозвучал слабо, с ним неожиданно ушла боль. Тело стало легче. Савва пришел в себя, глотнул из манерки и взглянул вверх. Оставшиеся скобы уже нетрудно было пересчитать. «Космос? – подумал он. – Вот тебе космос!» Правая нога нехотя, но все же оторвалась от опоры и медленно переступила на следующую скобу.

Оставалось еще три. Труба качалась по-прежнему, но теперь из ее жерла несло жаром, пахло горелым. Савва в последний раз отхлебнул воды и натянул противогаз. Мир сразу же отдалился, стал чужим, враждебным. Маска мешала дышать и смотреть, она словно предупреждала – дальше нельзя! Савва слегка отвернул фильтр и убедился, что дым еще не проходит в противогаз. Дышать стало легче. Он натянул рукавицы. Видел он плохо, поэтому каждое движение теперь должно было быть особенно точным, как у хирурга. Уже на первой скобе лицо его залил пот. На второй по спине побежали мурашки. Савва ступил на последнюю скобу и заглянул в самое жерло, усыпанное по краям желто-серой пылью. Внутри было черно от сажи. Горячее ядовитое облако окутало Савву, стекла противогаза запотели, небо померкло. Надо было ждать, пока не сравняются температуры по обе стороны стекол. Он прикрыл глаза и попробовал все обдумать. Не так уж здесь жарко, видно, в котельной топят поменьше. Значит, дыма и газов поубавится. Теперь остается ступить на верхнюю площадку, прикрепить канат к ограде и сменить лампы. Нет, сначала нужно осмотреть провода. Так велели электрики.

Савва взглядом измерил расстояние и точным движением перебросил тело на железное кольцо, опоясывающее корону трубы. Здесь можно было свободно двигаться и работать. Только бы не выронить инструменты. Пот залил все тело, воздух стал еще более едким, резко запахло серой. «Надо поторапливаться», – подумал Савва, зажимая ключом первую очищенную от золы гайку.

Лампы были распределены по трем секторам. На первых двух он почти не обращал внимания на то, как трудно дышится в противогазе, но, перейдя на третий, стал задыхаться. Стекла маски запотели. Он наполовину отвернул фильтр. Газы и резкий запах ударили в голову, он задышал часто и мелко, как неумелый бегун. Постепенно на стеклах появилось по точке, которые потом расширились до размеров зрачка. Савва отвинтил крышку третьего сектора, сменил лампы и ощупью добрался до ограды. Он ничего не видел, но все-таки несколько раз взмахнул рукой. Вскоре снизу взлетела ракета – его поняли.

Наверное, прошло немало времени, пока включили ток. В полуобмороке, пропекшийся, как ящерица на солнце, и вместе с тем весь взмокший, Савва бросил безразличный взгляд на бледные грозди вспыхнувших ламп. Даже улыбнуться не было сил. Он опять три раза махнул рукой и, не дожидаясь ракеты, принялся закручивать гайки. Мысли мешались, руки и шея одеревенели, но он по опыту знал, что человек может выдержать ровно столько, сколько нужно. С этой уверенностью он завернул последнюю гайку. Теперь только не торопиться. Один неверный шаг, одно неточное движение – и он погиб. Тяжелый, малоподвижный, неловкий, он начал спуск. Левая нога подолгу ощупывала каждую скобу, рука с трудом отстегивала карабин. Полные дыма и газа легкие дышали часто и неглубоко. И сразу же он вновь почувствовал качание, которого почему-то совсем не замечал наверху.

Но все-таки уже сам спуск нес успокоение. Если раньше каждая новая скоба вселяла неизвестность и страх, то сейчас каждый шаг вниз снимал частицу этого страха и приближал к манящей земле.

Спустившись метров на десять, Савва снял противогаз и чуть не потерял сознание. Невыносимая свежесть захлестнула грудь. Тело обмякло, веки сомкнулись, и он повис на обмякших руках, поддерживаемый канатом. Первое, что он увидел, очнувшись, были рубиновые ряды ламп… Они горели густым предупреждающим светом.

Савва тряхнул странно легкой головой и взглянул вниз. Муравейник зашевелился. Кто-то махал ему рукой. Савва приветственно поднял руку. Где-то на станции свистнул локомотив. Савва проследил взглядом за вагончиками, которые, словно взявшись за руки, бежали куда-то, обгоняя собственные тени, Вид затихшей в послеполуденной дреме равнины действовал успокаивающе. Где-то вдали угадывались бледные контуры гор, за которыми простирались новые равнины и вздымались новые горы. Савва впитывал в себя это разнообразие, эту изменчивость, он наслаждался зрелищем, охваченный вдруг возникшим чувством горизонта, которого он, конечно, не сумел бы выразить словами. Наверху, кроме ламп, Савва оставил что-то еще, маленькое, но принадлежащее лично ему – первый и, вероятно, последний результат его новой небесной профессии. Это ради него он карабкался на такую высоту, откуда – с самого неба – он сейчас спускался усталый, довольный, влюбленный в весь мир.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.