Всего семь нот…

— Иногда я даже о своей собственной музыке не знаю всего. А о чужой говорить тем более трудно. У каждого композитора свой, если можно так выразиться, «метод» работы. Можно знать, как он строит свой трудовой процесс, но представить внутренний поиск, рождение мелодии, понять ассоциации, которые навеяли этот, а не иной мотив, почти невозможно. Это слишком индивидуально и зависит от очень многого. Даже у одного и того же композитора подобный поиск проходит по-разному.

— Хорошо. Если нам трудно говорить о поиске музыки «вообще», так как у каждого пишущего ее он происходит по-разному, то, наверное, легче будет разобрать, как происходит этот процесс у конкретного композитора — Андрея Петрова.

— Но вряд ли этот пример будет типичным...

— Почему?

— Как композитор я развивался несколько иначе, чем другие. Поэтому то, что характерно для моей работы, совсем нетипично для творчества других. Иногда мне вообще кажется, что музыка стала делом моей жизни по воле случая. Иногда говорят о ком-нибудь: он родился писателем (или художником, поэтом, врачом), — имея в виду, что у человека было природное дарование, склонность к какому-то виду труда или творчества. Моцарт родился, чтобы стать композитором, Чкалов — летчиком.

Прошу прощения за столь нескромное сравнение, но о себе я не могу сказать, что музыка с детства была моей страстью. Игре на скрипке я начал учиться в девять лет. Звезд не хватал. А тут война, эвакуация — вовсе стало не до игры. В четырнадцать лет поступил в класс фортепьяно. Но в школе в таком возрасте начинать учиться играть на инструменте поздно. Так что, кроме неприятностей, музыка в то время мне ничего не приносила.

— И все-таки в девятнадцать лет вы были приняты в Ленинградскую консерваторию, а не в какой-либо другой вуз...

— В девятнадцать лет я уже твердо знал, чего хочу, и сделал для себя окончательный выбор. Толчком к такому решению стала довольно смешная история, происшедшая за четыре года до этого. В эвакуации, в Кузбассе, мы жили очень далеко от кинотеатра, так что я видел всего два-три фильма в год. Чтоб не страдало мое мальчишеское самолюбие (однокашники не пропускали ни одной новинки, а меня родители не пускали), я придумал теорию: кино — это не искусство, поэтому особого внимания не заслуживает. Только когда мы вернулись в Ленинград, я смог ходить в кино регулярно. Так уж случилось, что первый фильм, увиденный мною тут, был «Большой вальс». Он меня потряс. Все там у Иоганна Штрауса получалось так легко, романтично и красиво, что я со свойственной всем мальчишкам категоричностью решил: стану композитором. В 14 лет, почти не обладая никакими музыкальными способностями, мечтать о профессии композитора — это, конечно, была абсолютная авантюра. Я и в класс фортепьяно соглашался ходить только потому, что понимал всю необходимость этого.

Сейчас мне кажется это забавным. Да и со стороны, наверное, выглядит комично. Но вот в четырнадцать лет я вбил себе в голову все настолько серьезно, что не представлял себе никакого другого будущего. Меня с трудом, условно приняли в музыкальное училище (это был год окончания войны, и в училище был недобор), и я стал учиться «на композитора». Конечно, мне было очень трудно, и пришлось очень многое сделать, чтобы поступить спустя четыре года в консерваторию, в класс профессора О. Евлахова.

— Хорошо. Пусть все у вас произошло случайно. Но тогда получается, что если бы вы не увидели фильма о Штраусе или он вам не понравился, то и не появилось бы желание самому писать музыку? Значит, не было бы композитора Андрея Петрова, не было бы вашей музыки?

Тут что-то не так...

— Представьте, что так. Я понимаю, все это кажется несколько несерьезным. Но я не вижу другой причины. В детстве, когда еще занимался скрипкой, я сочинял дразнилки. Несколько музыкальных фраз. Марина, моя младшая сестра, понимала, что эта музыка касается ее. И плакала. Но сочинение дразнилок скорее всего было способом прервать надоевшие мне уроки, а не влечением писать музыку. Когда в пятнадцать лет я поступил на композиторское отделение музыкального училища, началось более осмысленное отношение к музыке, освоение основ композиции. Но сочинять я ее начал только в консерватории. Написал «Пионерскую сюиту», симфоническую поэму «Как закалялась сталь», романсы на стихи М. Карима. В 1953 году детская студия Дома культуры имени Горького ставит мой первый балет, «Заветная яблонька». В 1955 году написал балет «Станционный смотритель». Закончил консерваторию симфонической поэмой «Рада и Лойко». Все эти работы я делал, конечно, под руководством и с помощью Ореста Александровича Евлахова, великолепного педагога. Ну, а потом началась самостоятельная жизнь профессионального композитора. Писал симфонические произведения, балеты, оперетты. После дебюта в кино меня часто приглашают писать музыку для фильмов. Уже принимал участие в музыкальном оформлении, пожалуй, двух десятков фильмов...

— Андрей Павлович, а если бы не случай, который, как вы сказали, сделал вас композитором, какую другую профессию вы избрали бы?

— Конкретно не знаю. Я по своему характеру не смог бы работать врачом, бухгалтером, учителем при всем моем уважении к этим, профессиям. Не стал бы я и инженером-конструктором в каком-нибудь КБ, где был бы одним из многих работающих над какой-то проблемой или проектом. Мне нужна работа, где можно как-то проявить свое «я».

— Музыка — подходящая для этого область?

— Да.

— Непосвященным очень трудно представить, как композитор создает свои произведения.

— Я говорил, что у каждого композитора это происходит по-разному. У меня во многом идет от жизненных впечатлений. Я уже говорил, что музыкой стал заниматься довольно поздно. Творческий процесс проходит у меня очень нелегко, гораздо труднее, сложнее и медленнее, чем у многих моих коллег. Мне почти незнакома «легкость воплощения замысла».

Если объяснять, как «делается» музыка, то нашу работу можно разбить на три этапа. Первый — поиски темы, четкого замысла будущей вещи. Ее построение, развитие, структура. Чем дольше, неторопливее длится этот этап, тем быстрее и легче пойдут остальные. Потому что все продумано, отпало второстепенное, выкристаллизовалось главное. Это происходит не в кабинете, не у инструмента. Я могу думать о будущем произведении и дома и на прогулке. Всюду.

Второй этап, самый трудный и мучительный, — поиски музыкального, мелодического материала. Того, из чего после будет делаться музыка, все произведение. Если первый этап присущ всем видам творчества, то второй специфичен только для композиторов.