Со дня своего рождения комсомол вместе с партией всегда был нарешающих рубежах коммунистического строительства.

Н.С. Хрущев.

(Из письма участникам слета молодых строителей ударных комсомольских строек Сибири и Дальнего Востока, 26 сентября 1963 г.)

Наше судно «Журнал «Смена» уходит в свой первый рейс. Грохочет якорная цепь, вздрагивают и тянутся назад медленные берега, надвигаются спереди ажурные пролеты огромного моста, и сразу же, точно распахнут какой-то занавес, открывается Астрахань. Город тих: еще не настало утро...

Когда мягкий полусвет пробуждающейся земли поднимается над водой и туманом, над молочными плесами и притихшими городами, когда из далеких желтых песков всплывает округлое солнце и повисает над Волгой, тяжелое и туманное, чтобы через минуту-другую, словно бы передохнув от рождения, вспыхнуть ослепительно вечным праздником утра,— слышал ли ты в этот час гудки пароходов над Волгой! Они плывут по воде, уходят в Заволжье, трижды повторенные эхом, возвращаются усиленные. И вот уже оба берега, вся земля — от жаркой Астрахани до Рыбинска, пропахшего горячими плотами, и лесистого Череповца — звучит низко, мощно, чисто. Словно бы большой оркестр настраивается на лад Волги, на лад реки бунтарей и мечтателей, подвижников и революционеров.

Можно каждый день встречать солнце над Волгой — и не насмотреться на ее восходы.

Можно каждый день слушать утренний голос ее — и не наслушаться.

Можно знать до последней строчки песни ее, легенды ее,— и они не наскучат тебе никогда.

Потому что река эта несет на своих волнах историю твоего народа, жизнь твоего народа, неизбывность традиций его революции.

Не забыть их, не изменить им. Потому что над великой рекой этой, как утренние гудки, слились в одно нерасторжимое песни разинской вольницы о свободе, наивные думы крестьянского царя Пугача о равенстве, страстное стремление Салавата Юлаева добыть клинком братство народов, юные мечты Николая Чернышевского о прекрасном царстве раскрепощенного труда, величие могучей мысли Ильича; слились, как утренние гудки, чтобы прозвучать в середине двадцатого века над Волгой, над страной, над миром великой мудростью: Мир, Труд, Свобода, Равенство, Братство и Счастье всех народов.

Не забыть этой мудрости, не изменить ей: здесь молодость, опыт, борьба, вся жизнь твоих дедов, твоих отцов, твоя молодость...

Моряна

Андрюшка Платонов хорошо помнил, как вернулся с войны Дмитрий Макаров, как стоял он посреди горницы, заросший и грязный, гладил —* левою, единственной теперь рукой вздрагивающую спину жены. Не только недобрые вести с фронта принес он в Каралат. Был переполнен он каким-то бешеным гневом, который только усилился от вида голодной жизни поселка. И куда делась благочинная кротость умелого рыбака, с которой Дмитрий уходил в армию служить «царю и отечеству»!

Андрюшка хорошо помнил, как ночью на двух бударках вышли пять рыбаков тайно в лов на участки рыбопромышленников, как к утру, когда возвращались, Макаров изменился вдруг в лице, заторопил усталых товарищей: «Давай, жми, ребята, жми

что есть силы — уйдем!» Позади блеснула яркая вспышка, будто кто-то зажег фонарь и тут же погасил его с негромким хлопком, и Макаров, не охнув, упал лицом в мокрые сети. Так он погиб, оставив после себя бешеный гнев и непокорность...

Спустя несколько дней, после заката, залег Андрей с дружками в кустарнике на берегу. Было уже темно, когда носом в причал ткнулась лодка и два стражника спрыгнули на землю. Андрей свистнул — это было сигналом,— ребята кинулись на охранников.

— За Дмитрия! Получайте, гады! За Дмитрия!

На другой день в Каралат прибыл районный смотритель рыбного управления и завел на Платонова уголовное дело. На первом допросе Андрея для порядка избили, на втором — добавили. Потом дело, уже как политически-уголовное, было направлено в Саратовскую судебную палату. И неизвестно, как все обернулось бы для шестнадцатилетнего бунтаря, если бы не Февральская революция. Словно свежее дыхание моряны, донеслись из Петрограда отзвуки Октября.

Андрей Платонов с большевиками из волостного управления ездил по селам, рассказывал рыбакам о декретах Советской власти, а потом по требованию Астраханского ревкома вернулся в Каралат — добывать продовольствие городу. Но, наверное, легче было разобрать весь поселок и опять по дощечке сложить его, чем привести хоть в какое-то подобие порядка порушенное рыбное хозяйство.

Увязая по щиколотку в зыбком песке, Андрей ходил от дома к дому. У одних долго не задерживался: «Николай, завтра на заготовку льда», «Иван, будем смолить сети». И со спокойным сердцем шел дальше. Но бывало, что надолго оставался в доме, ведя нелегкий разговор, убеждая и добром, а случалось, и тяжелым рыбацким словом. Долгие недели перед путиной пропадал Андрюшка на промыслах, и каралатская флотилия наконец вышла в море. Каспий, точно сочувствуя людям, был в тот день спокоен, бережлив и щедр к дряхлым рыбацким посудинам.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.