— Не понимаю.
— Сейчас объясню. Вы проиграли, Мердок. Но только игрок по призванию переживет спокойно любой проигрыш. Повторяю: любой.
— А что я проиграл сейчас, кроме голосов Стила?
— Вашу ассоциацию. Мердок, в перспективе – партию и все кресла в сенате.
Мердок долго молчит, выражения глаз его я не вижу, но знаю, что он понял и подсчитывает свои возможности.
— Сейчас вы напишете под мою диктовку заявление в сенатскую избирательную комиссию, – продолжаю я. – Вы признаетесь, что лично проверили обвинения сенатора Стила и убедились в их правдивости. Как честного политического деятеля вас глубоко возмутило сотрудничество ассоциации реставраторов с шайкой грабителей и убийц. Ассоциация скомпрометирована, и вы ее распускаете, одновременно требуя изъятия из всех избирательных списков ее кандидатов, в том числе и вашей кандидатуры.
— Что же вы оставляете мне? – спрашивает Мердок.
— Не так уж мало. Во-первых, достоинство и незапачканную репутацию, во-вторых, возможность играть дальше и. вероятно, не только проигрывать. У вас еще остаются все ваши игорные дома и ночные клубы, организация букмекеров на городском ипподроме и контрольный пакет акций страховой компании «Эврика». А самое главное – у вас в руках газета, которая, оставаясь в оппозиции, может поддерживать и другие движения, если не «джентльменов» – они, пожалуй, слишком аристократичны для вас, – то. скажем, католиков или евангелистов. Ведь и с их помощью можно добиться сенатского кресла.
Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.
– Я не оружия ищу, а перо и бумагу, – огрызается Мердок.
Найдя их под прилавком, он. стоя, записывает: «В сенатскую избирательную комиссию...» Диктуйте, – обращается он ко мне.
Со своего места я диктую примерно то, что уже высказап.
– А теперь позвоните в ночную редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте написанное, – продолжаю я. – Там знают ваш голос и ничего не заподозрят. Утром это заявление должно быть в газете. А затем отдадите бумагу мне. Я уж сам позабочусь и об избирательной комиссии и о «Сити-ньюз».
Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора. «Стенографистки не надо. Записывайте сами». Быстро, но отчетливо диктует написанное. Слышатся перебивающие текст реплики: «Что? Я уже сказал. Пишите слово в слово. Да. так. Не вы мне. а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше...» Потом опять текст, и снова перебивающая реплика: «Если хотите сохранить свое место, все это должно быть завтра в утреннем номере. Я сказал все. Жюль. Заеду лично. Да, подпишу номер».
И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я складываю документ вчетверо и опускаю в карман.
– Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, – говорю я, – только позвоню Минни.
Она уже дома и радостно сообщает, что уже созвонипась с больницей, отец все знает и уговорил врачей отправить его домой.
— Запритесь, девочка, и никого не пускайте до приезда отца, а ночью ваш покой будет охранять Мартин.
— Зачем? – вмешивается Мердок. – Наемных убийц посылать не буду. Проиграл – плачу.
— Крупно играете и кпассно проигрываете, – замечает все время молчавший Мартин. – А ваши «п исто летники» не играют. а постреливают.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.