В саксауле переползают мягкие саранчуки. Вырастая, саранчуки одеваются крепкими крыльями, на закате трещат над кустами, рулят членистыми ножками, бьются в ветровые стекла идущих в пески машин. Ночью на саксауле саранча висит черными гроздьями...

Лагерь стоит на взгорке, чтобы ветер гулял под раскинутым тентом. Целина рыжего склона разгромлена автомобильными скатами. То и дело пухляк (потерявшая структуру почва, подернутая травой) свивается в смерчи, кривобокие столбы мусора целый день танцуют вокруг палаток.

Целый день над лагерем выше досягаемости выстрела плавает пара белых орлов. В кухонной палатке поселился тушканчик, выгрыз в брезенте большую дыру. Под влажными днищами водяных бочек тихо сидят скорпионы.

Сверху видно далеко. За бесплодными грудами барханов белеют ленточки меловых обрывов. Оттуда, с плато, ветер несет крепкий джеираний запах проходящих отар.

На юге взлохмаченный горизонт скрывает сиреневые туши гор.

Каждое утро, когда на востоке блекнет синева предрассветного неба, когда усталые эфы возвращаются с промысла, в лагере раздается разбойничий свист.

– Подъем!!!

Но, чтобы отряд действительно проснулся, надо бить в литавры, взрывать тринитротолуол или щекотать заскорузлые пятки, поджатые в теплоте спальных мешков.

Дежурный, в телогрейке и тапочках на босу ногу, позевывает, закуривает, ставит в костер ведерный чайник и алюминиевые кастрюли. Завтракают здесь не шутя – супом, кашей и чаем.

С утра форма одежды – трусы. Полевая сумка бьет начальника по худому колену. Загорелые, как черти, коллекторы на ходу опираются на гибкие дальномерные рейки. Вихрастые головы обвязаны чалмами ковбоек.

Целый день бродить и стоять им на ветру и на неистовом солнце, быть «записаторами» у геологов и топографов, быть реечниками и грузчиками (носильщиками) в дальних маршрутах. Присаживаясь на скалистые выступы над двухсотметровым обрывом, под торопливую диктовку геологов писать и писать карандашиком в полевых дневниках старательно и не очень разборчиво:

«Мергель светло-серый, плитчатый, хрупкий, с примазками по плоскостям наслоения глины – зеленовато-светлосерой...»

Это однообразный и нудный труд. Устают пальцы, сжимающие карандашик. Слепят, отсвечивая, белые странички блокнота.

Вверху, как памятник, горделиво стоит автомобиль. Капот, крыша кабины, крылья, даже белый брезент фургона раскалены солнцем.

Вылезающие с рюкзаками ребята сваливают образцы и припадают пересохшими ртами к резиновому шлангу, сильно засасывают из бочки тухловатую воду.

Последним выходит начальник с молотком и полевой сумкой. На ремне сумки – белесые разводы соли. Идя к машине, начальник хрипло кричит:

– Присосались, черти? Сколько раз говорил: не пить до обеда!

Начальник прополаскивает рот и демонстративно сплевывает воду. Пить ему хочется ужасно, но нельзя: тогда уже жажда замучит, не даст работать.

Машина медленно отъезжает. Сотрясаясь на кочках, ползет вдоль обрыва. На подножке хмурой статуей застыл топограф. Торчат сухие ключицы, свободная рука нежно, крепко обхватила треногу теодолита. В кузове дребезжат облезлые рейки. Коллекторы, путаясь в рукавах, натягивают на горячие плечи ковбойки. Солнышко высоко – в трусах не побегаешь.

В маршруте обед начинается с чая. Лежа и сидя на взятых с собой раскладушках, отряд молча поглощает терпкий, огненно-жаркий чай.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.