Военная игра

— Санька, — шепчу я, и руки мои дрожат, и я даже запрыгала на месте, так мне не терпится сделать то, о чем меня никто не просил. — Саньк, давай уведем пулемет у белых, а? Трофей, понимаешь? Придем к нашим с трофеем! Нам за этот пулемет медали дадут, верно?

— Очка! — обрадовался Санька.

Пулемет был тяжелый. От его ствола, обвязанного белой лентой, замечательно пахло березой. Чтобы он не громыхал, мы вдвоем тащили его на руках: Санька за ствол — впереди, а я сзади, за колеса.

Мы уже шли лесом. Здесь было много осины, а мох пружинил под ногами. Ветер совсем затих, и все-таки осины раскачивались тихо, еле слышно, как будто им так было легче расти. Вдруг стало светлее. Мы вышли к большой дороге. Широкая, несколькими колеями рассеченная дорога, а за ней — снова лес, холмы, далекие и близкие, и где-то справа, между верхушками елок, голубеет уголок реки. Как блестящая бумажка от конфеты отражает небо, так далеко внизу сверкает и голубеет уголок реки.

Уже начинало припекать. Неожиданно — пылища по дороге. Целая туча пыли. Туча пыли поднялась над дорогой, и под ней оказалось стадо коз и овец. Санька оттянул меня.

— Слушай, надо на той стороне разведать, если белых нет, перетащим пулемет и пойдем к реке, искать наших. Ты... ты надевай мой шлем — спрячешь косы. Куртка у тебя старая, законная. Возьмешь прут и пойдешь, как пастух. А то меня в шлеме сразу узнают. Ну что, дрейфишь?

— Кто? Я, да?

Я обвязала косы вокруг головы. В первый раз я надевала настоящий танкистский шлем. Он был тяжелый. У него оказалось столько разных запахов — запахов войны, боя, дыма, бензина, металла, табака. Я уходила в разведку. Красная повязка аккуратно сложена и спрятана под майку. В руках длинный прут.

— Если там порядок — свистни, — предупредил Санька.

— Я не умею.

— Балда! Кукуй тогда три раза. Ясно?

Он чувствовал себя командиром. Он посылал меня в разведку. И я стояла — руки по швам — и отвечала: «Так точно!» Стадо добрело до кустов, где мы прятались. Санька вытолкнул меня прямо в стадо.

— Иди давай.

Среди глупого стада танкистский шлем мне помог. Да, я была разведчик. Для вида я гнала кнутом стадо, постепенно пробираясь к противоположному краю дороги, и козы, и овцы, бараны и козлы расступались, обходили меня, а козлята терлись о мои ладони шелковистой шерсткой на лбу, где пробивались рожки, и забирали мои пальцы мягкими, влажными губами.

Белых нигде не было. Зато сверху я заметила наших в зарослях, по ту сторону узкой Истры. Красный флажок бился перед входом в замаскированный шалаш. Мне захотелось тут же заорать: «Эгей, братцы-кролики! Мы с Санькой идем, пулемет у белых увели! Ура!». Но я почему-то не закричала и побежала за Санькой, на ходу надевая красную повязку.

Санька перебежал через дорогу, и пулемет грохотал деревянными колесами по засохшим колеям. Санька тянул его за собой на веревке. Они были, как два брата. Желтая Санькина физиономия с желтыми вихрами и желтый ствол пулемета. Оба круглые, крепкие, прочные. Казалось мне, что и пулемет улыбается, как Санька: рот до ушей, хоть завязочки пришей. Я радовалась им и радовалась нашим за мелкой речкой, которую можно вброд перейти.

— Давай закричим, а? — предложила я.

— Ты что, дура или хитрая? А если белые на этом берегу маскируются?

— А ты их видел? — обиделась я.

И все-таки мы спускались осторожно. Только мелкие камешки осыпались вниз, и трещали тонкие, сухие ветки. Теперь я шла впереди. Желтый ствол пулемета торчал у меня из-под мышки, и я придерживала его двумя руками. Санька кряхтел сзади. Он держал колеса, и ему было плохо видно, куда мы идем.