Вечные истины

И вот тут вылезли некоторые пренеприятнейшие вещи. Некоторые средства, которые считались кардинальными и очень удачными, оказались не столь уж безвредными. Вспоминается такой эпизод.

В двух разных районах Литвы недавно на сады напали вредители. В одном деревья опрыскивали ядохимикатами, в другом – нет. И вот что выяснилось через год. Там, где деревья опрыскивали, в то лето урожая все равно не получили, потому что паразиты свое дело сделали. Там, где это делать не стали, произошло то же самое. Спустя же сезон и тут и там урожай удался на славу. Но вот беда: там, где опрыскивали, в яблоках оказалось значительно больше ядовитых химических веществ, чем обычно. А там, где от этого воздержались, яблоки уродились значительно чище. Сработал отлаженный механизм природы. На одних паразитов напали другие, обе популяции вернулись в нормальные пределы. Но то, что человек припорошил сад ядохимикатами, не прошло бесследно. Современные популярные средства борьбы с вредителями-паразитами зачастую используются без учета механизма природы как такового. Может быть, еще и потому, что об этом вслух стали говорить совсем недавно.

Так вот, в самых общих чертах одна из проблем, над которой я работаю, и состоит в том, чтобы разобраться, как лучше использовать первозданный механизм природы в интересах человека, как «вклиниться» в мир паразитов не с дубинкой ядохимикатов, а с точным знанием всех моментов их «жизни и деятельности». Это сегодняшний день науки, в практику сельского хозяйства плоды подобных работ придут завтра.

Добиться, чтобы одна популяция вредителей была объектом контроля другой популяции паразитов... Обязательно местных! Согласитесь, весьма заманчивая перспектива. Образно говоря, может быть, лет через двадцать – двадцать пять мы не будем, спрятав головы в противогазы, распылять в яблоневых садах какую-нибудь терпкую химию. А просто капнем на ствол один-два грамма специального бульона... А результат будет таким, какой нужен для тучного урожая.

Еще одна цифра, по-моему, неплохо раскрывающая практическое значение работы паразитологов. Сегодня только в странах тропической полосы 400 миллионов людей постоянно страдают недугами, за которые они должны быть «благодарны» паразитам-вредителям. И здесь же из-за этих же болезней ежегодно умирает по одному миллиону детей! Вот вам еще один аспект нашей деятельности – научиться бороться с этими вредителями.

– Вернемся к сельскому хозяйству. Вы считаете, что, пытаясь увеличить плодородие сельскохозяйственных угодий, применяя «крупнотоннажную химию», наука обязана всесторонне изучить, как же все это будет влиять на живую природу, что в ней изменит?

– Разумеется, ведь ресурсы и возможности природы отнюдь не безбрежны. Иногда стоит и попридержать воспарившую мысль, размахнувшуюся руку.

– Наверное, внутренний мир современного ученого достаточно сложен...

– Что поделаешь! Чем больше мы познаем, чем дальше живем, – тем многограннее, сложнее конфликты. И внешние и внутренние. Ими полна вся история науки со времен Фауста. Вот, скажем, я говорил о том, что значил в моей жизни академик Скрябин. Но ведь всей своей работой, по сути дела, я пытаюсь опровергнуть истину, в которую мой учитель безгранично верил. Он утверждал: «Мы уничтожили паразитизм социальный, давайте уничтожим и биологический». Эта истина сегодня абсолютно устарела. Умом я, конечно, хорошо понимаю, что в науке резкие качественные скачки происходят каждые 25 – 30 лет, потому что сосредоточивается масса новой информации, а потом формулируются и новью научные воззрения. Понимаю, что, возможно, лет через тридцать то, над чем сегодня я так увлеченно работаю, тоже станет лишь «исторической ценностью»...

– Можно ли считать, что это в основном личная проблема ученого?

– Эта конкретно – личная. Но сколько еще других! Пожалуй, большинство научных достижений (наверно, исключая филологию) имеют «двойное дно». Проще говоря, все в новом образе проявляется проблема соотношения атомной бомбы и атомной электростанции. Сначала, к сожалению, была создана бомба – у американцев. А потом в Подмосковье, в Обнинске, – атомная электростанция. Чем дальше, тем соблазнительнее, проще использовать результаты труда ученых для военного дела. Все предопределяет гражданская позиция ученого, коммуниста, патриота своей Родины. Именно она помогает правильно оценить то, чем занимаешься в лаборатории, у письменного стола.

Совершенно случайно несколько лет тому назад во время научной экспедиции на Аляску судьба свела меня с Сэмюэлем Коэном. Намного позже я узнал, что именно он главный создатель страшного нейтронного оружия. А тогда он произвел впечатление простого, искреннего ученого. Потом, судя по впечатлениям, которые создались из газетных сообщений, у меня как-то сформулировалось мнение, что он, видимо, не до конца осознал, что же именно ему удалось создать. А вот самые последние сообщения наталкивают на мысль, что и в случае с Коэном проявился, если позволительно так сказать, «синдром Оппенгеймера». Помните, что сначала Роберт Оппенгеймер был главным научным руководителем создания атомной бомбы? А потом стал активным борцом за мир, за что подвергся гонениям на собственной родине? Мне кажется, что это случилось потому, что он был настоящим ученым, а значит, любил людей. Такое случалось не с одним видным ученым. Очень хочется верить, что подобную драму переживет и Коэн...

Есть, конечно, и сугубо внутренние проблемы. С молодых лет меня волновало слишком большое «социальное ожирение» некоторых ученых. Крепко начинаю сомневаться в возможностях пусть маститого, титулованного ученого, если появляется много работ, подписанных несколькими фамилиями – в том числе и его. Назойливо лезет мысль, что таким образом маститые просто обкрадывают молодых своих сотрудников, используя служебное положение. Для меня это верный признак научной худосочности. Я свято верю в то, что молодой человек – основной творец прогресса в науке. В более зрелом возрасте разрозненные научные факты систематизируются, обобщаются, но, по сути дела, используется уже накопленный багаж.

Но понятие молодости вместе с тем не только возрастное. Важно, как сам себя оцениваешь. Я сам всегда хочу быть рядом с молодостью. Это просто помогает жить. Опыт доказывает, что если, скажем, в лаборатории нет ни одного научного сотрудника младше тридцати, значит, перспективы будущего этой лаборатории под серьезнейшим вопросом. Она не будет вырабатывать новые идеи. В институте, директором которого мне пришлось работать, в честь десятилетия со дня его рождения была организована научная конференция. Девять десятых выступивших были моложе тридцати.

Вот мы занимаемся Продовольственной программой. Невиданной по своему социальному значению, по масштабам развития агропромышленного комплекса. Значит, нужны принципиально новые научные решения некоторых проблем. Качественно новые! И здесь слова, что их должны разработать молодые, – не обиходный штамп, а научная реалия.

– Что бы вы сказали о молодых ребятах, с которыми работаете сейчас?

– Пока в Вильнюсе я проработал немного. И может, то, что сейчас скажу, будет первым и поэтому не совсем точным впечатлением. А оно таково. Разумеется, в обычных измерениях Крайний Север значительно большая провинция, чем моя родная Литва, Вильнюс. Но почему-то именно в молодых ученых Литвы, в частности биологах, как мне кажется, есть налет провинциализма. В чем он, по-моему, заключается? Если молодой человек в профессиональном отношении хорошо подготовлен – а таких абсолютное большинство среди моих молодых сотрудников, – если он прошел настоящую школу, значит, он просто обязан, мыслить смело, очень смело. Должен не бояться ставить под сомнение ту или иную устоявшуюся доктрину, если она мешает двигаться вперед. А вот такой смелости, несмотря на качественные и объемные знания, не хватает некоторым моим коллегам из молодых. Вот это и есть, по-моему, одно из наиболее болезненных проявлений провинциализма, который очень обедняет науку. И, кстати, в общем-то несовместим с молодостью, которая должна быть дерзкой.

– А как, на ваш взгляд, сегодняшний молодой ученый должен оценивать актуальность своей научной работы?

– Сейчас как никогда громко и обоснованно говорится о связи нашей науки с Продовольственной программой. И молодежь, именно в силу крепкой профессиональной подготовленности, очень быстро отделяет те научные направления, которые диктует мода, другие субъективные обстоятельства, от настоящих, злободневных проблем. Вообще за модой гоняются в научном отношении иссякшие люди, стремящиеся хоть таким образом обратить на себя внимание, подольше покупаться в лучах славы. Ученый, что бы он ни делал, работает не на один день. И это налагает на него немалую ответственность. Все мы понимаем важность и огромный вес Продовольственной программы. Это, как мы говорили, не только настоящий день науки, но и день грядущий. Молодые способные наши ребята увлеченно работают в области генной инженерии, пробуют синтезировать некоторые перспективные вещества. Но одновременно идет работа и над проблемами, непосредственно связанными с сегодняшними заботами сельскохозяйственного производства.

Возьмем, к примеру, такой важнейший продукт, как- картофель. Сегодня селекционеры стремятся не только к тому, чтобы он был питателен, плодороден, неприхотлив и т.д., но и чтобы не боялся болезней, был невосприимчив к паразитам-вредителям. Требований, как видите, много, они разнообразны, но самое сложное и важное сейчас – создать именно болезнеустойчивые сорта картофеля. Даже достижения генной инженерии не гарантируют тут пока полного успеха. Ведь достаточно нескольких поколений нового сорта, чтобы болезни «приспособились» к нему. И все начинается сначала. Тут обязаны вмешаться паразитологи. Нужно общими усилиями, используя все, что мы знаем о паразитах и болезнях, создать устойчивые к болезням генетические типы.