Когда в Белосток вступила Красная Армия, радость была неслыханная. Прежде я боялся разговаривать на улице по - русски, а учили меня родители по советской грамматике тайком. Разговаривая с красноармейцами, вижу, какие они по сравнению с поляками хорошие, развитые, ласковые, как культурно себя ведут, и думаю поэтому, что советская школа очень, очень хорошая. С большим интересом ожидаю перестройки нашей школы по советскому образцу. В России я никогда не был и горячо мечтаю повидать эту великую страну».
Древние стены гетто окружали и старика - ученого и мальчика - гимназиста. Устроиться на работу, поступить в гимназию, погулять в парке, прослушать лекцию в университете - все это для еврея было сопряжено с опасностью и унижением'.
Хорошее отношение к евреям считалось вольнодумством, чудачеством, чуть ли не признаком неблагонадежности. И, конечно, при первых же военных неудачах виновниками оказались евреи. Страшные вещи творились в польских окопах. Один польский капрал с криком «Это они виноваты!» убил лежавших рядом с ним в окопе двух евреев - солдат...
Только с приходом Красной Армии гетто перестало существовать!
В Белостоке имелась одна крупная новостройка - железобетонный костел. На самой вершине модернизированной готической башни висел аршинный плакат. Красные буквы на белом фоне кричали: «Поможите!»
Костел, великолепно оформленный снаружи, внутри не был закончен, и плакат призывал граждан помочь достроить храм... Сколько белостокских граждан несло «а груди незримый плакат «Поможите!» Но люди не имели права просить помощи. Граждане бывшего польского государства должны были делать вид, что ни в какой помощи они не нуждаются.
На Варшавской, 26, помещалась дефензива, на Варшавской, 19, - биржа труда. Это было удобное соседство для властителей города. Никаких беспорядков! Спокойствие, лойяльность. Граждане республики польской ни в чем не нуждаются... кроме работы.
Белостокская молодежь почти сплошь была безработной. На работу можно было попасть только по протекции. Некоторые поступали приказчиками в торговые предприятия отцов. Продавали галстуки, прислуживали в ресторанах. В городе Волковыске мы впервые столкнулись с такого рода «семейным» рестораном, помещавшимся в большой комнате, выкрашенной оранжевой масляной краской. За стойкой отец, пищу разносит сын - гимназист. Дочери танцуют под звуки радиолы: ведь посетители требуют и развлечений!
Чем мог заняться юноша или девушка, окончив гимназию? Продолжать образование в Белостоке негде: город не имел ни одного высшего учебного заведения. Ехать в Варшаву или во Львов? Для этого нужны большие деньги. Работать? Но где работать? Ведь на каждое свободное место десятки претендентов. Мы видели молодую женщину, в совершенстве изучившую четыре языка. Она уже 5 лет безработная, живет на иждивении ремесленника - отца.
Белосток - город текстильных фабрик. Однако бесполезно было искать молодежь у фабричных станков. Молодежь почти не принимали на работу. Старая кляча лучше тянет - так считали хозяева и нанимали старых ткачей.
На зиму текстильные фабрики закрывались. Белостокские материалы не находили сбыта на внутреннем рынке. Белостокские фабриканты вели затяжную борьбу с итальянскими фабрикантами за рынки сбыта в Индии и Китае. К зиме в эти далекие страны отправлялись ткани, выработанные за лето, и фабрики останавливались, а рабочие увольнялись. Первые 13 недель они получали грошовое пособие, затем надо было, положив зубы на полку, ждать лета.
В первые же дни прихода Красной Армии на биржу труда хлынули все, кто томился по работе в течение долгих лет. Беженцы, ушедшие от ужасов войны, и местные жители: инженеры и врачи, художники и каменщики, чернорабочие и портные - все они заполнили полутемный низкий зал бюро труда, куда брызнули теперь живительные лучи яркого солнца, взошедшего над освобожденным краем.
Очередь движется вперед. Безработных пропускают в большую комнату, где сидят регистраторы. Списки ведутся по основным 30 профессиям. Не скрывая своего волнения, подходят люди к столам. Большей частью это все молодежь. Вот девушка в кокетливой шапочке и в туфлях на деревянной подошве, молодой архитектор в летнем плаще, из - под которого виден старый, потертый костюм...
Заглянем в списки, которые ведет регистраторша Алевтина Кедровская. Эта аккуратная светловолосая девушка, юрист по образованию, полтора года была безработной. Одной из первых явилась она в бюро труда после прихода Красной Армии и вот получила работу.
Перед регистраторшей молодой учитель Брошковский. Он математик. Торопливо глотая слова, он говорит о том, что, кроме математики, знает еще юриспруденцию, играет на скрипке. Слишком долго этот человек страдал от безработицы, слишком он измучен прошлым, чтобы сразу поверить, что теперь вовсе не надо перечня побочных профессий, что сейчас он может заняться своим любимым делом.
Другой безработный, Штейнер. Он согласен быть бюролистом (так называют здесь работников конторского труда). Он готов также стать музыкантом - теоретиком или чернорабочим... И они все идут и идут, молодые люди, которые согласны быть одновременно бюролистами, машинистами, переводчиками, домашними учителями, журналистами, шоферами, каменщиками, санитарами, акробатами - чем угодно, лишь бы работать.
В последние дни начали появляться в бюро труда женщины, которые в панской Польше вынуждены были жить продажей своего тела. В Белостоке было свыше тысячи зарегистрированных проституток. Была улица, сплошь состоявшая из публичных домов. Улица называлась Теплой.
Ежедневно согни людей получают работу. Нередко можно видеть, как люди, только что вышедшие из биржи труда, строятся тут же, на улице, по шесть в ряд и уходят мостить мостовые, строить школы, грузить шерсть. Над ними больше не маячит плакат «Поможите!»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.