— Будешь знать, как к собакам лезть, горе безмозглое! Жаль, она незлая, а то хорошо бы тяпнула как следует!

Мать еще долго кричала, пацан ревел, а хозяин стоял в стороне, молчал и курил, будто происходящее его вовсе не касалось. Но когда «чужие» ушли, он подозвал Валета и больно, со злостью пнул его ногой. Такое случилось впервые. Валет не осуждал его: раз так поступил хозяин, значит, он прав. Но вместе с тем Валет знал: если ситуация повторится, он все равно не сможет наказать по заслугам этого глупого человеческого детеныша с голыми коленками. То, что помешало ему это сделать, было сильнее власти хозяина, сильнее самого Валета. Но разобраться в этом «что-то» Валет не умел: ведь он был всего-навсего собакой.

После того случая хозяин и вовсе перестал замечать Валета, равнодушно проходил мимо будки, а Валет каждый раз вскакивал, вилял хвостом, стараясь поймать взгляд хозяина. Сердце его металось, било в самое горло, будто хотело выскочить, но стихали шаги хозяина, и оно стихало, подпрыгивая все слабее, как брошенный мячик, закатывалось куда-то в угол и там еще долго ныло потихоньку.

Но наконец хозяин все-таки подошел к нему и, совсем как раньше, потрепал по спине. Валет обезумел от счастья. Большой кусок мяса, принесенный хозяином, он проглотил как бы между прочим, даже не почувствовав вкуса. Все его ощущения в тот момент сводились к одному — счастью снова быть с хозяином. Счастье это ничуть не померкло, когда хозяин ушел, оно жило в нем даже тогда, когда появилась боль, и боролось с болью, покуда страшная, нестерпимая резь в брюхе не завладела Валетом целиком, превратив его самого в корчащийся, визжащий сгусток боли.

Валет умирал. Его рвало кровью, холодеющие лапы сводила судорога, воздух почти не попадал в забитую пеной пасть. И когда Валет почуял, что умирает, он сделал то, что должен был сделать согласно неписаному закону: собрав последние силы, пополз прочь со двора.

Кто-то заблаговременно снял с пего ошейник, а дыра под забором, через которую, бывало, лазила к нему на свидание Альма, оказалась незасыпанной.

Была ночь. Валет полз вверх вдоль каменных ступенек чужих дач, потом вдоль шоссе, ведущего к санаторию, мимо одинокого дома старика абхазца, продающего дачникам молодое вино. Здесь тропинка обрывалась, и Валет теперь полз просто вверх, поминутно приваливаясь к земле, почти теряя сознание. Слизывал с листьев холодные капли росы и снова полз.

Наконец инстинкт приказал ему остановиться. Тут не было людей, даже запаха их следов и жилища. Валет остался наедине со смертью. В последний раз он поднялся на лапы и, вытянувшись струной, сделал стойку. Порыв ветра донес до него запах снега и луговых трав. Ветер дул сверху, оттуда, где предки Валета стерегли когда-то отары овец, насмерть дрались с волками и, окровавленные, уходили искать живую траву. Вновь инстинкт, на этот раз могучий инстинкт жизни, подсказал Валету, что эта трава где-то рядом, неподалеку, и приказал ползти к ней, хотя сил больше не было. И он полз, покуда не ткнулся мордой в ее мясистый колючий стебель и не ощутил на языке терпкую, обжигающую горечь.

Через несколько дней Валет вернулся. Ослабевший, кожа да кости, но здоровый. Дыра под забором была заделана намертво. За калиткой хозяйского дома, где была прибита дощечка: «Осторожно! Злая собака!» — носился, гремя цепью, и лаял на Валета незнакомый лохматый щенок.

Валет сидел и ждал хозяина, — был час, когда тот обычно возвращался домой. Услышав его шаги, вскочил и завилял хвостом, но хозяин почему-то остановился, помедлил и быстро пошел обратно. Валет помчался за ним, почти догнал, однако хозяин вдруг обернулся я, хватая с дороги камни, стал швырять их в Валета, визгливо крича что-то злое и бессвязное. Какое у него было лицо! Валету стало страшно — не из-за беспорядочно летящих в него камней, а именно из-за этого лица, искаженного, злобного, жалкого, так не похожего на лицо хозяина.

Валет ничего не понял: ведь он был всего-навсего собакой. Он только почувствовал, что в чем-то сейчас страшно провинился перед хозяином, гораздо сильнее, чем в тот день, когда не укусил маленького человека с голыми коленками. И что хозяин никогда ему не простит. И что надо уйти отсюда. Совсем.

Так Валет стал ничейной собакой. Теперь он жил сам по себе, никто не был ему нужен, так же как и он никому. Он не страдал от одиночества, потому что не был человеком, он просто жил, наблюдал жизнь и по-своему пытался проникнуть в ее сущность и предназначение.

Но суждено было Валету еще однажды испытать мучительное и прекрасное чувство любви — он полюбил женщину. Почему он выделил из всех дачниц всех сезонов именно ее, он и сам не знал. Она вроде бы ничем не отличалась от других: такая же дочерна загорелая, в выцветшем платье с темными пятнами на груди и бедрах от мокрого купальника, с тусклыми от морской воды, незавитыми волосами до плеч, закрывающими пол-лица, и с белым налетом соли на ногах.

Валету она понравилась сразу, как только вошла в шашлычную и, поискав глазами место, направилась к столику Гиви, шлепая вьетнамками, которые держались на ее ступнях как-то боком. Ему нравилось, как она сидит, как пьет в ожидания заказа лимонад медленными, скучающими глотками. Нравился ее запах — не запах духов или пудры, которых он терпеть не мог, а просто ее запах.

Валет все смотрел на нее, смотрел, как она ест, а она, по-своему истолковав этот взгляд, поманила его куском шашлыка.

— Валэт нэ служит, — сказал Гиви. Не мстительно, как обычно, а чтобы завязать знакомство. Она ничего не ответила и, улыбнувшись не Гиви, а Валету, позвала:

— Иди ко мне. Иди, Валет...

Гиви обиженно удалился, а Валет осторожно взял кусок из ее рук, вдохнул ее запах и замер, потому что она погладила его шею и за ухом. Дети зачастую пытались гладить Валета, но разве можно было сравнить их торопливые — как бы не увидела мать, — грубовато-фамильярные прикосновения с этим! Ее пальцы, легкие, почти невесомые, ласково перебирали его шерсть, будто мягкий и теплый ветер, тот, что дует с моря лишь однажды в году, предвещая наступление весны. И тогда — Валет уже забывал, как это бывает, — сердце его дрогнуло и, сладко и жутко замирая, покатилось куда-то...

Она расплатилась, встала. Валет поднял голову. Он хотел посмотреть, как она уходит. Но женщина медлила. Она взглянула на Валета и по-женски неумело свистнула:

— Пойдем. Пойдем, Валет...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.