В тишине, перед громом

  • В закладки
  • Вставить в блог

Мы разговаривали в обеденный перерыв в пустой комнате технического отдела Судзавода.

— Из чего вы это заключаете?

— Я сделал вид, что обеспокоен перерывом в своих поездках: мол, не случилось ли чего. «Что это вы паникуете? — спросил меня Штурм. — Можете не волноваться — ничего не случилось и ничего не случится. У вас есть возможность отдохнуть — вот и отдыхайте». Я поймал его на слове. «Очень хорошо, — сказал я, — тогда я поеду в отпуск». Штурм насторожился. «Повремените. Сделаете тут одно дело — не богом». Я спросил, что он имеет в виду, что еще за дело. Он меня оборвал. Он сказал, что лишнее любопытство никого не доводило до добра. Но потом смягчился, как-то, знаете, странно усмехнулся и сказал, что то, что мне положено, я узнаю в свое время. «А в принципе, — сказал Штурм, — вам, то есть мне, должен быть безразличен характер поручений. Какие бы они ни были, вы, то есть я, будете их выполнять. Конечно, если я захочу, то смогу работать на других началах, — пояснил Штурм. — Всякая работа оплачивается. Наша — неплохо. И я глупо поступаю, что отказываюсь от вознаграждения».

— Что вы ответили?

— Я сказал, что мне и вправду не хотелось бы совершать эти опасные поездки безвозмездно. А тем более, если мне предстоит еще что-то новенькое... Я хочу хотя бы обеспечить семью. Штурм засмеялся и сказал, что мне нечего трусить, потому что мы работаем филигранно, не оставляя никаких следов, и чекистам с их отсталыми и грубыми методами никогда ни до чего не докопаться.

— Похоже, что ваши «друзья» и в самом деле затевают какую-то пакость. Тем ответственнее ваша, Иван Михайлович, роль. Мы с вами, — я намеренно сделал нажим на этих словах, — мы с вами обязаны предотвратить любые их действия. И ваша помощь в этом деле будет иметь решающее значение.

— Я постараюсь. — Шевцов слегка порозовел. — И вот еще что я хочу вам рассказать. Тут у меня дня два назад был Летцен. Со всякими ужимками и подмигиваниями вручил мне подарок: два кило сливочного масла. По своей цене. Мы, дескать, старые друзья и соратники. Боремся за одно святое дело. Но я не столько о его излияниях, сколько о масле. Такое масло делают только в немецких колониях...

— Вот как. Значит, вы это к тому, что Летцен...

— Да. Сейчас каникулы, и он ездит по немецким селам. Мне кажется, не он один. Шверин — тоже.

Ездят по колониям... Не их ли дело антисоветская и националистическая агитация среди немцев? Та, о которой говорил на совещании Нилин? Что ж, и это «рука Штурма»?.. Надо тотчас дать знать Захаряну. Впрочем, может, он и сам уже знает: ведь горотдел вплотную занялся военруками...

— Спасибо, Иван Михайлович, — сказал я.

— Пожалуйста, — со смешной торопливостью отвечал он, словно я был у него в гостях и благодарил за стакан чаю. — А как быть с маслом? — вдруг нерешительно спросил он.

— С маслом? Это серьезная проблема. С маслом... Что же с ним делать... А что, Иван Михайлович, если вам его... ну, скажем, съесть? А?

Шевцов смотрел на меня чуть растерянно. Потом сказал:

— Я должен вам сознаться... меня это мучит... Ведь я готов был... Тогда, в поезде... вы спали... я чуть не бросился на вас... задушить...

— Но ведь не бросились? Я хочу еще раз напомнить вам: вы должны обнаружить проницательность и ловкость. Не упускайте ничего.

— Я понимаю.

В этот момент в комнату вошел кто-то из инженеров отдела.

— Итак, Иван Михайлович, — деловито проговорил я, — вы считаете, что план технико-экономических мероприятий в целом разрабатывается в правильном ракурсе? Ну, что ж, если вы будете так любезны, я попрошу вас уделить мне еще часок-другой в следующий раз. Весьма вам признателен.

Я крепко пожал его руку. Он должен был почувствовать, что я ему доверяю.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Васька Зинченко

Отрывок из повести «Обелиск»