Щедрин в 70 - х годах прошлого века писал о немецком, прусском офицере: «...самый гнетущий элемент берлинской уличной жизни - это военный... тела ли прусских офицеров дюжее, груди ли у них объемистее, как бы то ни было, но делается положительно тесно, когда по улице проходит прусский офицер... Идет румяный, крупичатый, довольный, точно сейчас получил жалованье, что не мешает ему, впрочем, относиться к ближнему с строгостью. Мне кажется, что Держиморда именно был бы таков, если б не заел его Сквозник - Дмухановский и он сам не имел бы слабости к спиртным напиткам».

Тупая надменность немецкого офицера, самодовольная ограниченность сделали его отталкивающей фигурой в международном военном мире еще до фашистского грязного потопа в Германии. Фашизм придал облику немецкого офицера черты бандита и подлого насильника. В германской армии офицерство - это после штурмовиков, охранников наиболее надежная опора фашизма. Пропитанный насквозь чванством, немецкий офицер усвоил себе пренебрежительное отношение ко всем народам мира. В оккупированных странах он расхаживает, выпятив нагло грудь, требуя, чтобы ему униженно кланялись как «победителю». Как свинья, садясь за стол, он кладет и ноги на стол. Он груб, жесток, лишен всякого чувства благородства. Его «культурность» выражается в соблюдении выправки, внешней чистоты, мещанского щегольства.

Этот свой традиционный стиль жестокости, тупости и наглости немецкие офицеры пронесли через всю Западную Европу. Они вначале были такими и у нас. Они сохраняли наглый вид, даже попав в плен. Самоуверенность не покидала их и после поражения. Они держались вызывающе на допросах. Редки были случаи добровольной сдачи в плен немецкого офицера. А попавшие в плен против своей воли немецкие офицеры рассматривали это как несчастный случай и не пытались обобщить свою неудачу. Если у них появлялись сомнения, они тщательно скрывали их. И в плену они продолжали чувствовать себя офицерами. Гитлер продолжал гипнотизировать их своим взором.

Немецкие солдаты скорее освобождались от фашистского дурмана, чем офицеры. Остывал жар боя, в новой обстановке постепенно улетучивался внушенный палочной дисциплиной страх - и в немецком солдате пробуждался рабочий, крестьянин, мелкий служащий. Вместе с этим начинал развязываться язык, начинала работать мысль. Немецкий офицер и в плену оставался выходцем из класса господ. Ему труднее было мыслить и осмысливать события, потому что самостоятельное мышление, а тем более критическое, почитается для немецкого офицера, да еще гитлеровца, чем - то совершенно неприличным и роняющим его офицерское достоинство.

Однако после десяти месяцев войны в Советской стране германская армия уж совсем не та, какой была вначале. Под ударами Красной Армии она чрезвычайно изменилась - и внешне и внутренне. Огромные потери ухудшили состав германской армии. Хорошо вышколенные кадры сменились сравнительно неопытными. Упал воинский дух. Ослабела дисциплина. Язва уныния, отчаяния, неверия разъедает немецкого солдата. Это не всегда заметно при первом взгляде. Германская армия еще сильна, и у фашистов достаточно средств, для того чтобы держать в повиновении немецкого солдата, гнать его в наступление, бросать в контратаки. Но червь гложет сердце и ум немецкого солдата. Процесс разложения идет непрерывно, все нарастая, и нет силы, которая могла бы его остановить.

Этот червь забрался и в сердце немецкого офицера, казалось бы, забронированное от таких вредных для германской армии явлений, как уныние, тоска, размышление. «Румяный, крупичатый, довольный» немецкий офицер потерял привычную самоуверенность и... задумался! Это - прямое следствие того, что необычная для него война на советско - германском фронте согнала румянец с наглого лица и сильно поубавила крупичатость. Немецкий офицер потерял свой щегольской вид. Он почти так же грязен, как и его солдаты. Он вшив! Могло ли ему хотя бы в кошмарном сновидении после выпивки присниться, что он будет чесаться яростно и злобно, как последний ездовой? Что он будет одет в какое - то шутовское бабье тряпье? Что ему, одетому в это тряпье, невозможно будет требовать отдания чести от такой же шутовской бабы в младшем чине?

Все это проделала с ним проклятая война в Советской стране, какое же «довольство» может еще сохраняться в фигуре и во внешнем облике! А с переменой во внешнем облике связаны и глубокие изменения во внутреннем складе. Дар речи библейской валаамовой ослицы представляется меньшим чудом, чем то, что заговорили немецкие ослы.

Мы не относим к этому разряду лейтенанта Генриха Фрейтага, немецкого военного летчика, перелетевшего на нашу сторону 13 февраля. Это незаурядный немецкий офицер: он, выразил желание сражаться на стороне Красной Армии и дал уничтожающую характеристику гитлеровского режима; он сам отозвался о немецких офицерах и летчиках как о людях, которые «проводят свободное время в казино за картами и выпивкой и мало интересуются другими вопросами». Все же это - не только его, Генриха Фрейтага, мнение, «что победа останется на стороне русских»: он свидетельствует, что «настроение на родине очень подавленное. Уверенность в победе, которую нам стараются внушить, находит себе все меньше сторонников».

Капитан Альфред Линденталь, командир полка, и лейтенант того же полка Гельмут Грюндер добровольно сдались в плен, - правда, после того, как был совершенно уничтожен их полк, а они сами несколько дней вместе с горсточкой уцелевших солдат бродили по лесу. Мороз основательно выстудил их фашистские души, но еще сильнее, чем мороз, действовало сознание безнадежности гитлеровской авантюры. Сдаче в плен предшествовали беседы по душам и офицеров между собой и офицеров с солдатами. Перед лицом страшной смерти они не могли не ставить перед собой вопроса: во имя чего принимать смерть в русском лесу? Ответа на этот вопрос не было.

Капитан Линденталь сказал, сдаваясь: «Не только мое положение, но, я думаю, положение всех наших войск в России безнадежно. Я сделал из этого свои выводы, поговорил с солдатами и с лейтенантом Грюндером и привел их к вам».

Лейтенант Грюндер прибавил от себя уныло: «Я твердо знаю, что мы разбиты... Эта война - раковая авантюра. Германия обречена...»

Эти мысли и раньше приходили в голову немецким офицерам. Командир полка полковник Гохмейер, впоследствии убитый, говорил лейтенанту: «Что же это: грубый просчет или преступление? Ведь нас посылают на убой!»

Этот полковник не успел высказать свое мнение гласно и публично. Быть может, кроме его друзей, никто и не догадывался, что червь сомнения подтачивает сердце гитлеровского полковника. Но как может такой червивый полковник вести к победе сплошь червивый полк?

Подполковник Рейнгольд Преске, командир 189 - го пехотного полка, привел в плен девять солдат - все что осталось от его полка. Он потерял всякую веру в германскую армию, потерял все, чем жил прежде - так объяснил свой поступок этот сложивший оружие немецкий командир.

Сдался в плен врач 1 - го батальона 163 - го полка 52 - й немецкой пехотной дивизии Эрих Хойер. Ему хорошо знакомы настроения немецких солдат. Всеми средствами они стараются уклоняться от боя. Развелось множество симулянтов. Немецкий солдат стал неряшлив. Он озлоблен и апатичен. Чего никогда не бывало: немецкий солдат вступает в пререкание с офицером, не выполняет приказов, и нередко уступает офицер, боясь осложнений!

Можно сказать, что некоторая болтливость и откровенность присущи тем, кто добровольно сдается в плен. Но развязываются языки и у тех, кого берут в плен против их воли. Еще не так давно обер - лейтенант Эдуард Петроллат, командир отдельного саперного взвода 502 - го пехотного полка, несомненно, держал бы себя на допросе нагло и вызывающе: такого он склада человек - типичный прусский офицер старой школы: не расположены эти люди к откровенности. Но теперь он заявил мрачно и угрюмо: «Эта война, по - моему, безнадежна для нас. Мы измотались летом в наступлении, осенью - в обороне, а теперь, зимой, приходится отступать по снегу и в мороз».

Никаких надежд на весну обер - лейтенант Петроллат не возлагает. Он достаточно опытный человек и понимает, что ни ласточки, ни геббельсовские радиоворобьи не принесут «весну» измотавшемуся германскому воинству.

Вот еще один старый гитлеровский волк, капитан Герард Егер, командир тяжелой немецкой батареи. Он кавалер двух железных крестов, член фашистской партии с 1930 года. Понурив голову, он говорит об огромных потерях германской армии и о том, что многие немецкие офицеры уже не верят в победу «Гитлер ошибся, Гитлер просчитался», - уныло говорит этот старый слуга Гитлера. Он не сразу пришел к этому выводу. Он долго, думал об этом, когда бродил один по лесу, потеряв свой штаб, спасаясь от советских людей...

Это происходило на Северо - западном фронте. А на Южном взятый в плен обер - лейтенант 298 - й немецкой пехотной дивизии Эрнст Хартунг повторял то же самое: немецкие офицеры не верят в победу германской армии. Он говорил: «Среди офицеров чувствуется какое - то напряженное и мучительное ожидание».

Все это слова и мысли военнопленных немецких офицеров. Но эти мысли и слова родились не в плену: они существовали и раньше. Об этом свидетельствует дневник немецкого офицера Франца Кальтгоффа. Этот офицер и сам был разъеден сомнениями, и встречал он всюду таких же, как он, начинающих рассуждать немецких офицеров. 26 декабря он записал: «Ночью был в офицерских бараках. Здесь очень много раненых офицеров. Настроение угнетенное. Планомерный захват русскими позиций у Калинина, Калуги, чрезвычайные холода, отставка Браухича, Бока, Рунштедта, затруднения в питании и снабжении - все это действует очень сильно на войска».

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.