Он помолчал, потом спросил:

- Жена - то есть у тебя? И детишек нету, конечно? Плохо, брат! Вот и на минах - то кончится, может, твоя фамилия. - Подумав, он продолжал: - Земля для себя человеку любовь дала, и человек живёт от этого. Вот опять Лёшку взять: его нет уже, а он живёт, и земле потому конца не может быть.

Никодим остановился и сбил о бревно налипшую к сапогу грязь. Я обождал его.

- С Лёшкой - то моим случилось так, - заговорил Никодим, поровнявшись со мной. - Болел он, к партизанам не успел уйти. Был на селе немецкий комендант. Рыжий такой. И вот раз девка одна пропала. Потом и другая за ней. Искали, искали - нет! А после нашли. Ямы у нас есть, лён там мочат. Глядим - рогожи плавают. Сняли рогожи, а они и лежат там, обе изуродованные. Говорю я раз Лексею: «За Наташкой глядел бы...» Послушал Лексей мои слова, полушубок тихо надел и вышел. Ночью приходит - только одна рубаха на нём. Зубы так и щёлкают. Лезет в карман и ножичек кладёт к лампадке. Гляжу - кровь на нём. Порешил, значит, коменданта...

Никодим замолчал. Мы проходили мимо амбара. Сторож встал с приступок и приветствовал нас, сняв шапку. Никодим остановился.

- Дождичком - то, как, не тянет? - спросил он у старика.

Старик сузил глаза на западный край неба. Небо было чисто. Далеко - далеко на лугу сверкала пойма. Никодим тоже поглядел туда. Ветер едва - едва доносил гул орудий.

- Зёрнышко твоё заветное, Никодим Матвеевич, - проговорил старик, - и без дождя на камне проросло бы.

Никодим ничего не ответил. И мы пошли дальше.

- Семь сынов у этого старика, - сказал Никодим, - Так семь братанов и идут от самой границы. А фамилию имеют - Непокоровы...

Я молчал. Никодим сдвинул к широкому переносью чёрные густые брови и продолжал:

- Казнили - то утром Лексея. Поймали. Народ согнали весь в сад. Поднялся Лёшка на табуретку, и петелька над ним. Рубаха порвана, на одном плече висит. Высоко стоит Лёшка. Берёзку какую дальнюю - и ту ему видать. Немец - офицер размахнулся - и ногой по табуретке. Лёшка так и качнулся... «Ну, стерва, сойдутся, може, сыны наши!» - крикнул он напослед. Только и помню я это. А когда ясность пришла мне, вижу: Лёшка висит на верёвке, длинный такой, и голову опустил на грудь, а Наташка у ног его...

Никодим смолк. Мы дошли до сада. Здесь было темно и глухо. Кора на яблонях уже ободралась, и ветви были голы: обожгли зимние стужи. Сад окружала изгородь. Жерди обвалились и облохматились мхом. Тут же стоял скворечник. Ветры и годы прогнули шест, и скворечник повиснул над садом.

К вечеру сад был разминирован. Я дождался Никодима. Он проводил меня за село. За березником Никодим попрощался со мной.

- Заходите, - сказал он, - чайком угощу.

Я пообещал.

Вскоре мне случилось опять быть в Громшах. Едва светало. Туманы плыли над чёрной землёй пепелищ. У амбара всё так же сидел сторож. Он узнал меня и встал. Мы закурили. Старик быстро докурил папироску, держа её в пальцах, будто капельку, и бросил под лапоть.

Туман редел. За площадью виднелась хата Никодима. На высоком крыльце её висело тяжёлое стёганое одеяло.

- Спят ещё, - сказал старик. - Целую ночь мальчишка - то кричал. Горластый, чертёнок!

Старик улыбнулся.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.