— Каланча, черт возьми, ты долго думаешь дуться?
Лицо Юрки оставалось неподвижным. И Володька вдруг понял, что простой шуткой здесь отделаться нельзя, что эта их ссора совсем не похожа на те, которые были раньше. Он силился понять, что же случилось, но понять никак не мог. Он снова попробовал обратить все в шутку и даже приготовил смешную фразу, но сказать ее Юрке не мог: слова будто застряли в глотке.
Темнело прямо на глазах. Горы почернели, сгрудились, и в тайге что-то беспрестанно шуршало, трещало, и казалось, будто за упряжкой кто-то идет. И олени потемнели и слились с дорогой. Звезды вспыхнули разом, будто сговорились. Они висели неподвижно, лениво подмигивая; над обочинами, в просветах лиственниц, оживали и летели за оленями разноцветными искрами. Иногда они останавливались на полном ходу: упряжка съезжала в безлесные аласы.
У Володьки от холода смерзлись ресницы, и он никак не мог открыть глаз. Он и протирал их задубевшей рукавицей и моргал, но сразу же выступали слезы, и ресницы опять смерзались. Иногда он поглядывал на Юрку. Тот сидел в одной позе так тихо, что, казалось, не дышал. Володьке почудилось, что Юрка замерз, и он очень испугался и осторожно дотронулся до него рукою. Юрка встрепенулся, отодвинулся еще дальше и сказал:
— Не тронь! Ты мне противен. -
Над сопками поднялась луна, огромная, яркая, и залила тайгу ровным, матовым светом. Снега заблестели, тонко заискрились. На оленью тропу легли легкие, узорчатые тени — Тени скользили по оленям, по нартам, и от этого рябило в глазах.
У развилины двух дорог упряжка опять остановилась. Одна дорога спускалась вниз, на темный Вилюй, другая круто уходила в сторону. Стало очень тихо. Слышно было, как трутся боками олени. Лишь поднявшись с нарт, Володька и Юрка заметили огни какого-то селения на склоне горы и только теперь почувствовали, что воздух сладко запах дымком. Огни тянулись далеко, до самой вершины, и смешивались со звездами.
В голове упряжки вырос Николай. Шкуры на нем были разношерстные, по ним мелькали тени, и он походил на огромного зверя. Николай остановился против Володьки и Юрки; лица его не было видно; вместо глаз зияли глубокие провалы.
— Ну что?— обратился он к Володьке и кивнул головою на гирлянды огней.— Одумался твой друг? Едем?
— До партии еще далеко?
— Верст тридцать.
— А где дорога?
— Теперь по Вилюю все время, никуда не сворачивать. Володька повернулся к Юрке.
— Не свернем?
— Не свернем,— отвечал Юрка.— Нет, не свернем. Они направились к головным нартам. Отойдя немного, Володька повернулся и оказал Николаю:
— А ты, дядя, здесь сиди. И не вздумай подходить. В нос получишь.
Скоро они сидели на головных нартах. Тугой лунно-дымчатый воздух бил прямо в лицо. Дорога была прямая, без поворотов, и олени перешли на галоп.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Раздумья о коммунистическом труде