Во время скитаний моих по Туркестану приехал я в маленький кишлак Бал, где меня приняли, как и везде на Востоке, с необычайным гостеприимством и радушием.

Не так давно покинул я Самарканд, ошеломивший меня дивным великолепием старинных мечетей и мавзолеев. Ночами любил я ходить на Регистан, смотреть, как яркая луна играет на облицованных голубой эмалью минаретах. Черные тени падали на землю, дервиши изредка нарушали тишину страстными воплями и видно было подчас, как на вершинах священной горы Афросиаба блуждали огоньки.

Все это осталось позади.

И пышное великолепие старинных мечетей, и яркие, радужные огоньки в чай - ханах, и ежевечерние гуляния в русском городе под веселые медные переливы оркестра. Гулянья, от которых бежал я, сломя голову, в извилистые переулочки старого города, чтобы в их непередаваемой прелести найти забвение от самодовольства и пошлости гуляющих самаркандских обывателей.

В кишлаке было тихо.

Широко поднимались громадные зеленые короны - карагачей, в тени которых играли голенькие ребята. Домики, сделанные из глины, сливались с желтизной пустыни. Необычайно голубое небо, ясное без единого облачка, казалось, валилось на кишлак, как зеркальная падающая стена.

После самаркандской суеты отдыхал я в патриархальной тишине, изредка нарушаемой надрывным плачем ишака или протяжным воплем муллы, беседующего с аллахом в закатный час. Иногда прокричит кто - то, что вот завтра состоится общее собрание во дворе мечети, а у Ражим - Али утром совершают обрезание первенца.

Затихнет голос, и снова тишина.

Думалось мне, что в этой покойной тишине невозможны сильные страсти, глубокие порывы, необыкновенные подъемы. Думая так, я ошибался и вскоре узнал о своей ошибке. С тем большим удовольствием расскажу я о кишлаке Бал.

Дни, как чад над очагом.

Когда выходил я на околицы, в неясной дали реяли горы и деревья. Вся пустыня струилась, насыщенная зноем. С тоской и надеждой смотрел друг мой Абдаллах на белесое обесцвеченной жарой небо и переводил взгляд на высушенные солнцем поля, где зацветал хлопок.

Подходило время, когда надо было пустить на поля воду, но арыки пересыхали, каждая капля воды становилась громадной ценностью. «Когда солнце целует землю - капли воды как драгоценные камни», - сказано в книге Восточной Мудрости.

Видел я, как блекнут под палящими лучами нежные всходы хлопка, как сворачиваются листья, буреют и отмирают. С бесконечной тоской смотрел Абдаллах на свое поле, аккуратно обнесенное глиняной стеной, и говорил мне:

- Аллах гневается. Вы, русские, говорите, что аллаха нет, и каждый человек должен иметь аллаха в голове своей. Плох мой аллах. Ничего не придумать ему. Скажи, что делать?

Ну что я мог сказать? А он смотрел на меня с такой надеждой, точно и впрямь я мог чем - нибудь помочь ему.

Тянулись страшные дни засухи.

Дни, о которых в книге Восточной Мудрости говорится: «И вот идут дни страшные, как клинок кинжала, горячие, как ненависть в сердце мстителя, дурманящие, как трубка опиума. Тогда тревога, как ядовитая змея, заползает в сердца правоверных, и радость покидает их, как девушка - родителей в день замужества».

По вечерам в чай - хане собирались узбеки, чтобы за чашкой терпкого кок - чая посетовать, поговорить о своем горе. Их бронзовые лица тускло поблескивали при неясном свете керосиновой лампы, которую каждый вечер зажигал чайханщик.

Молча тянули узбеки зеленоватый чай, и ночь плыла над кишлаком в яркой мишуре звезд.

Сюда приходил Тулли, ненавидимый, презираемый всеми и властный. Сознавая свою силу, он гордо садился на ковер и небрежным движением руки принимал плоскую пиалу от чайханщика, в которой колебалась изумрудная жидкость.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.