- Нет, я не еду, - отвечает ей Левушка. - Я решил перерегистрироваться на следующий рейс.

... Когда автобус отходит, Левушка еще долго под впечатлением этих проводов. Погода стоит прекрасная. Воздух прозрачен, морозен. Входить снова в вокзал не хочется. Как зачарованный Левушка глядит вслед автобусу, скрывшемуся за углом. Ему кажется, что сейчас, как в кино при обратной съемке, из-за угла покажется сизое облачко дыма, потом багажник, потом весь автобус, потом откроется дверь, выйдет молоденькая киргизка и возьмет за руку крепыша. Как сложатся их судьбы, если они расстанутся? Не будет ли каждый так тосковать друг о друге, как он сейчас тоскует о Тамаре? Что с нею? Разве он, Левушка, не отвечает за ее судьбу? Разве не отвечает за свою любовь к Тамаре? Почему он позволил так легкомысленно сломать их будущее? Быть может, Тамара переворошила бы его жизнь. А может, его жизнь сложилась бы точно так, как сложилась она у него сейчас, но он был бы доволен ею, не ловил бы себя каждую минуту на мысли, что свое счастье он принес в жертву обстоятельствам и чужим желаниям. Не бежал бы в чужой упряжке.

Он встречает Тамару в ресторане в половине первого. Ресторан только что открыли, народу мало. Левушка пробирается между столиками, на ходу предвкушая предстоящий кейф. Правда, в мыслях все время назойливо присутствуют Цыпульский, ученый совет, диссертации, аспиранты, служебные интриги, но Левушка усилием воли все это отводит в сторону и сосредоточивается на меню.

Ну, что ж, гулять так гулять! Он, конечно, не обжора, не гурман, но поесть любит. Ведь небольшая слабость. А как там у Джойса: «Только раз у нас жизнь, только раз у нас тело». Сейчас он закажет себе обед, - нет-нет, ничего громоздкого, надо быть в форме, все легкое и вкусное, а когда официант отойдет, он прислонит, словно к пюпитру, к тарелке с хлебом своего Пиркса и почитает.

Хватит, думает он, перемалывать одни и те же мысли и скорбеть о навсегда ушедшем. Рефлексия расслабляет, застилает все перед глазами. Довольно! Пора становиться мужчиной. Надо решать задачи сегодняшнего дня. Бороться и неуклонно идти к цели сегодня, вместо того чтобы все время вспоминать прошлые ошибки. Но не лучше ли и ошибки записать себе в актив? Разве не эти ошибки сформировали его таким, каков он есть? Так примем и не будем разрушать эту данность. На исходе четвертого десятка трудно начинать с нулевого цикла. Будем достраивать. И вот тогда, когда Левушка, наверное, уже в сотый раз произнес про себя этот монолог, который так часто звучал в нем в раздраженные минуты ученого совета, или дома во время званого чаепития, или когда, чертыхаясь, подчеркивал он очевидные глупости в рукописях сотрудников, в этот-то момент, еще до того, как толстомясый разбитной официант с крошечными усиками над наглой губой отошел, приняв заказ, от его столика, в этот момент он и увидел Тамару. Левушка сразу же узнает ее. Мгновенно его лицо принимает какое-то необычное, беспокойное выражение, но он внутренне собирается, загоняет вглубь эмоции, и лишь затянувшийся взгляд провожает Тамару к ее столику. Официант тоже заметил и Тамару и то впечатление, которое она произвела на его клиента. Левушка уже не может заниматься Пирксом, он неотступно, прикрывшись раскрытой книгой, наблюдает за Тамарой. Потом ест закуску и глядит на нее, пьет вино, и ест, и глядит на нее, рассчитывается с официантом и глядит на нее.

То же лицо, обрамленное приподнятыми каштановыми волосами, легкая, чуть наклоненная вперед, как у самолета на взлете, стремительная походка, синие форменные жакет и юбка. Значит, она до сих пор не оставила своей работы. Тот же мягкий рот, голубые сияющие глаза - все знакомо, но время, видит Левушка, расцветило ее красоту, придало ей щемящее очарование уверенности. Все это не могло не беспокоить и не тревожить душу. Но что-то в повадках Тамары появилось новое, какая-то тайна. Что помогает ей жить? Тамара не одна. Неужели так выросли дети? Боже мой, как летит время!... Ну, конечно, это Слава и Олечка. И с ними, конечно, уже надо на «вы». Но с Тамарой и детьми, уже взрослыми детьми, - еще один спутник. Видимо, он, этот человек, моложе Тамары. Тугой белый воротник обхватывает сильную шею. Как он смотрит на нее! Как просто, не заискивая, и как свободно и ласково. Так бы хотел он, Левушка, всегда смотреть на Тамару.

Как он, Левушка, только просидел весь этот длинный обед! Официант, видимо, понял его какую-то необычную заинтересованность соседним столиком. Видит ли его Тамара? Узнала ли? Но если узнала, то почему так холодно пробросила через него взгляд? Они, русские женщины, всегда в главном остаются все такими же: «Но я другому отдана и буду век ему верна».

Со стороны - дружная и крепкая семья. С какой свободой и раскованностью они все обращаются друг с другом! Сколько в этом благородства и внутренней уверенности! И ведь все это могло быть и у него вместо занудливых семейных обедов по воскресеньям, когда за столом все не знают, о чем говорить. Но oн, Левушка, в свое время проморгал свое счастье, поторопился, струсил, сбежал.

Левушке больно все это наблюдать. Он судорожно тычет вилкой в тарелку и автоматически, не чувствуя вкуса пищи, много ест. Но, слава богу, его грустный обед уже заканчивается. Семья тоже закончила обедать. Ну, конечно, официант сначала подошел к ним. До сих пор Тамара сохранила ту царственную значительность, которая заставляет официантов даже в переполненном ресторане срываться с места, чтобы принести стакан воды. Встают. Сейчас пройдут мимо. Левушка торопливо прячет глаза в тарелку, наклоняется над столом. Прошли, он слышит обрывки разговоров. Ее голос. И тут же оборачивается ей вслед.

- Красивая женщина, - слышит Левушка над ухом фамильярный голос официанта. Левушке хочется вскочить и смазать ему по наглой усатой роже. Имеет право глядеть на Тамару только он один, только Левушка, только он по-настоящему любил ее и только его любила Тамара. Почему сейчас с ней какой-то посторонний мужчина? И почему этот наглый официант смеет так о ней говорить? Но Левушка не вскакивает и не бьет официанта. Он сейчас для него единственный мостик между нею, ушедшей, и им. Левушка поддерживает разговор, стараясь выудить из этого усатого прохвоста какую-нибудь информацию:

- Да, красивая женщина! Приятно посмотреть.

- О нее многие здесь глаза обломали... Обедает здесь раза два-три в месяц.

- С нею были ее дети? - спрашивает Левушка.

- Вот именно, ее. А он-то к ним никакого отношения! Я здесь всех знаю, - докладывал официант, - так могу сказать: когда они сошлись десять лет назад, он так - был инженеришка. Только что вылупился из института. А вот теперь уже какой-то большой начальник, чуть ли не директор завода. Вот и сегодня, я слышал, уговаривал ее, чтобы она бросала работу. Ни в какую. Но вот когда она долго не бывает дома, а все в рейсах, он иногда приезжает встретиться с ней. Недоступная женщина, под нее многие клинья били.

Левушка дальше не мог дослушивать... С верхней балюстрады было видно, как Тамара шла через зал, прямая, с чуть наклоненным вперед корпусом, как самолет на взлете. А как раз под балюстрадой, под тем местом, где стоял Левушка, стояли ее муж и дети и тоже смотрели ей вслед. И, видимо, Тамара знала, что они смотрят ей вслед, потому что, не оборачиваясь и не убавляя шага, она внезапно подняла правую руку и из-за плеча помахала им. А может быть, она помахала ему, Левушке?

По всему видно, она счастлива. Такую жизнь она себе нафантазировала после смерти мужа и такую получила. Воспитала детей, нашла им отца. Не взяла то, что лежало сверху, искала. А потом, наверное, много сил вложила в этого паренька с плотной шеей. Она попала в свою упряжку. И теперь легко и счастливо тянет свою ношу. Она хотела умного и спокойного мужа, хорошей семьи, любви. И она получила это. А может быть, это все - внешнее благополучие. И она не бросает работы, мыкается с рейса на рейс не только в память о первом своем муже-пилоте, но потому, что не забыла его, Левушку? Может быть, только он, как и она ему, может сказать слова истины, важной для них обоих? Нет, конечно, нет. Зачем тешить себя иллюзиями, зачем свои болезни приписывать другим? Что он, Левушка? В свою ли он впрягся оглоблю?

А что остается ему еще? Ну, уехал бы на хутор! И что? Скулил бы по книгам, по неосуществившимся мечтам, по среде, в которую успел втянуться за пять университетских лет. Но все же, наверное, на хуторе ему было бы спокойнее. А сейчас отступления нет. Ему надо скакать до тех пор, пока не свалится и не похоронят на Новодевичьем. Надо тянуть свой воз. И все опять станут говорить: самый молодой академик! А может быть, он был бы самым молодым академиком-биологом, знаменитым сортоиспытателем, жил бы, как Мальцев, у себя на хуторе. Но его запрягли вместе с его «лингвистической шишкой» в чужую сбрую, и он скачет. Если бы он нашел в себе силы порвать все раньше, жить так, как хотелось ему, а не как решали за него окружающие. Сейчас поздно. Он не Будда. Не мифический индусский принц, который в ночь, когда у него рождается сын и когда жизнь связывает его еще одним ремнем с его княжеским дворцом, с семьею, именно в эту дождливую ночь, поняв свое внутреннее предначертание, уходит из княжеского дворца. Да и, собственно говоря, чего он, Левушка, хочет? Усилием воли Левушка сдерживается, чтобы не пойти в разнос, пытается подавить в себе эти мысли, взглянуть на все с иной точки зрения. А собственно говоря, из-за чего он рефлексирует? Из-за Тамары, девушки, с которой он встречался пятнадцать лет назад? А разве это была Тамара? Лицо, как у Тамары, походка, как у Тамары. Но, может быть, это не она? Определенно не она! Тамара подбежала бы к нему, подошла. Это не Тамара. Он, Левушка, больше не станет ездить в аэровокзал. И тут же в его сознании мелькнула мысль, что он очень правильно поступил после смерти тестя, когда его сделали заведующим отделом, которым раньше тот руководил, хорошо, что он сразу же так спланировал свою неделю, чтобы утро в четверг - до двух часов, когда начинался ученый совет, ничем не занимать. Раньше по четвергам он возил жену и тещу на Ваганьковское, на могилу. Коротка человеческая память. Женщины и теперь ездят туда раз в месяц и на пасху, а вот четверг для Левушки сохранился. И тут же опять мысль вошла в привычное русло: если его все же потянет, то в следующий четверг он поедет во Внуково. Ну, конечно, во Внуково! Именно оттуда они и летали когда-то с Тамарой в Ташкент. Он поедет в аэропорт и, может быть, там встретит настоящую Тамару. И у нее спросит, как же ему жить дальше. И еще Левушка думает о разном другом, о детях, о Люде, о родителях, о работе. И так это продолжается, до половины второго, а в это время из окна, со второго этажа, он уже видит, что на площади останавливается их институтская «Волга» и выходит шофер Петя, так и не дождавшийся звонка, но знающий, где ему по четвергам искать «хозяина», жмурится на солнышке, закуривает. Пора ехать в институт!

Своею легкой медвежьей походкой Левушка снова идет через весь аэровокзал. Час «пик». То и дело, прерывая музыку, раздаются голоса дикторов. Аэровокзал работает с предельным напряжением. Над Москвою открылось «окно», и диспетчеры торопятся «выбросить» как можно больше рейсов. Левушка идет, пробираясь через толпу, а над ним из репродукторов грохочут ласкающие слух названия дальних городов. По привычке ему было захотелось задуматься, вдохновиться, бесплодно помечтать о путешествиях, но в голове уже толпятся другие мысли. Он думает о своих аспирантах, о графике отпусков на лето, о непрочитанной верстке, об ученом совете, на котором он сегодня обязательно приварит Цыпульскому.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.