Есть в Липецке знаменитый клуб «Парус». Возглавляет его учительница Алла Матвеевна Шаталова. Огромное увлечение Лермонтовым, завладевшее ею самою с юных лет и поглощавшее все ее свободное время без остатка, Алла Матвеевна принесла в школу, где создала не только уникальный, не знающий себе равных школьный музей, но, что существенно важнее, воспитала уже не одно поколение людей, поистине влюбленных в литературу, в искусство.

Об этом клубе, об этом музее, об этих ребятах, чьими усилиями был буквально преображен парк в Тарханах, проделаны серьезные работы в Пятигорске, много писали. Среди друзей школы – крупнейшие исследователи творчества Лермонтова (Ираклий Андроников, к примеру). Они приезжают в школу, дарят ребятам не только интереснейшие экспонаты для музея, но и радость общения на высочайшем интеллектуальном уровне. Казалось бы, радоваться надо да кланяться Алле Матвеевне за все, что она сделала для школы. Однако и она сама и ее ребята (что особенно грустно) знают: все не так-то просто. Какая-то не очень понятная ревность заставляла долгие годы отравлять существование учительнице, трепать ей нервы, и воистину надо было быть очень мужественным и фанатично преданным делу человеком для того, чтобы не махнуть на все рукой, не отказаться ни от ежегодных поездок по лермонтовским местам, ни от бдений в стылых музейных помещениях, ни от трогательного ухода за удивительными растениями, украшающими эти помещения.

Человек, необычно, «нециркулярно» увлеченный порой вызывает чувства весьма смешанные. Мол, я-то сам живу обыкновенно, как положено, и выполняю, что положено, и со мной все ясно, а вот с этой учительницей, которая отпуск за отпуском проводит со своими учениками и если чего требует, то только для них и никогда для себя, с этой учительницей как-то неспокойно. Хотя (мы уже видели) увлечение Аллы Матвеевны таково, что школе от него прямая, легко формулируемая в словах и пунктах отчета польза

Ну, а как быть с моей летчицей? Как быть с учителем, чье увлечение затруднительно было бы уместить в школьных стенах? Тут-то и надо со всей ясностью сказать, что учитель – категория совсем особая. Он воспитывает своих учеников не только тогда, когда разговаривает с ними на уроке или ведет их на экскурсию. Воспитание продолжается и тогда, когда этот учитель сидит, замерев от восторга, в концертном зале и учеников рядом с ним нет, и тогда, когда опять же в полном одиночестве бродит по лесу, упиваясь его красой, и когда разводит в своем палисаднике диковинные цветы, и когда, отказывая себе во многом, собирает редкие книги или ездит в дальние путешествия. И даже тогда, когда парит в синем небе на спортивном самолете. Потому что самый сильный способ воспитательного воздействия на юные души таится в образе жизни учителя. Чем он живет, на что себя расходует, что составляет круг его интересов – это тоже имеет огромное воспитательное значение.

Была бы я директором школы, мне бы гораздо больше доставлял заботы и тревоги учитель, который, скажем, никуда никогда не позволяет себе уехать в каникулярное время, потому что хозяйство не отпускает, чем тот, кому нужно поехать на соревнование, или на съезд филателистов, или на фестиваль художественной самодеятельности. Меня бы очень тревожил учитель, у которого в доме никаких книг, кроме полагающихся по предмету, и в то же время я позволила бы отлучиться в большой город на книжный базар учителю – завзятому книжнику.

Зададимся еще раз вопросом: неудобен для школы учитель-спортсмен, или учитель, играющий в народном театре, или всерьез занимающийся большой наукой и потому вынужденный время от времени ездить на научные конференции? Конечно, неудобен. Надо к нему подстраиваться, надо, чтобы и дело не страдало и чтобы учитель этот мог, пока молод, реализовать себя сполна. Но, скажите, а тот учитель, который никакого такого подстраивания не требует, но который, простите, ничем и неинтересен, уныл и скучен, этот учитель удобен, что ли?

Мудро поступает тот школьный администратор, который как зеницу ока бережет именно необычного, неординарного, не укладывающегося в привычные рамки учителя. Бывает ведь, приходит в школу человек, не очень-то на школу настроенный. Приходит с намерением отработать три последипломных года, а там уж дать волю своему интересу к той или иной области физики, или истории, или литературы. Скольких великолепных учителей, бесценных в своей образованности, в возможностях вот такого косвенного воздействия на ребят теряет школа из-за педантичного стремления к ранжиру, к унификации всех и вся. И все из-за этой вот вредной формулы: летчики мне не нужны, так что выбирайте уж что-нибудь одно.

В свое время, учительствуя в Калуге, я познакомилась с десятками людей, которые учились у Циолковского. Великий предсказатель нашего сегодняшнего космического взлета преподавал им физику. Говорят, он мало походил на обычного гимназического учителя. И всем своим обликом, и манерой преподавать, и даже самим содержанием своих уроков. Но таинственные токи, исходившие от его личности, от всей его отрешенной фигуры, остались навсегда в сознании тех, кто видел его на кафедре. Не убеждена, что каждому директору школы пришелся бы по душе такой учитель. Слишком многие, увы, предпочитают «чего-нибудь попроще», обделяя таким образом десятки, сотни ребят, лишая их возможности общения с человеком незаурядным, непохожим на тех людей, что встречаются каждый день.

Потери подобного рода, к сожалению, неисчислимы. В одной московской школе несколько лет преподавал историю удивительный учитель. Собственно, он не был учителем в строгом смысле слова и никогда не готовил себя к этому поприщу, поскольку был специалистом в довольно узкой области, знал десятки иностранных языков, а в школу попал совсем случайно: пригласили прочитать лекцию, и так его слушали ребята и учителя, что он пришел еще раз и еще. Потом вызвался вести факультатив, а потом взял небольшую нагрузку.

Мучений с ним было хоть отбавляй. Во-первых, и речи быть не могло о том, чтобы поручить этому человеку, скажем, классное руководство. Во-вторых, он не очень понимал, зачем вообще нужен классный журнал, зачем отметки, сопротивлялся многим общепринятым в школе правилам, не признавал звонков и, если увлекался, мог задержать класс на час и на два после своего урока, не считаясь с расписанием. Словом, хлопот с ним хватало.

Но директор той школы терпел и всех учителей убедил, что терпеть надо, что игра стоит свеч. Потому что понимал: школа устроена по принципу сообщающихся сосудов: если в одном из них уровень поднялся, значит, раньше или позже, он поднимется и в других. И этот конечный результат дорого стоит. Он оказался прав, тот директор. Сам факт присутствия в школе столь необычного историка привлек других интересных учителей: атмосфера учительской, то, о чем там говорят, может быть и нередко бывает решающим условием выбора для многих учителей, ищущих интересный педагогический коллектив. Эта школа долгое время была одним из ярчайших явлений московской педагогической жизни. А потом сложилось так, что директор сменился, а новый никак не мог понять, почему должен делать поблажки странному человеку, который вечно что-то забывал, чего-то не выполнял, а посреди учебного года мог вдруг заявить, что делает доклад на симпозиуме не только в другом городе, но и в другой стране и, конечно, надо его на этот симпозиум отпустить.

Читатель, наверное, уже понял, что долго тот учитель истории при новом директоре не удержался. И, как ни прискорбно, школа тоже не удержалась в том своем качестве, которое делало ее своего рода достопримечательностью. Потому что школа стоит на учителе. Не только исполнительном и правильном. Это очень желательные для педагога достоинства. Но беда, коли этими достоинствами его личность исчерпывается. Чеховский «человек в футляре» наверняка тоже был наделен ими сполна. Но в школе, чтобы была она школой не только по названию, должно быть уютно учителю-поэту, учителю-живописцу, путешественнику, исследователю. И тому, которого так властно зовет небо, наверное, тоже. Потому что след этого полета потом обязательно проляжет по земле. 8 учениках того учителя, который этот след оставит.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.