Там указывалось, что почерк, каким написана записка, мужской, торопливый, принадлежит узбеку, человеку не очень грамотному. Бумага является частью газеты «Правда Востока», оторвана от первой полосы ее, верхний правый угол. На обороте — часть газетного текста, это помогло установить и день, когда газета вышла.
Дойдя до этого места, Вальков многозначительно посмотрел поверх очков на Сергея.
— Это накануне убийства Гусева, — сказал он.
— Понятно. Что там еще?
Далее в заключении говорилось, что характер отрыва небрежный. В сочетании с торопливым почерком это означает, что автор записки, видимо, спешил. В самом углу оторванного клочка другим карандашом и почерком проставлена цифра «14». Скорей всего это номер дома подписчика и проставил ее почтальон. Наконец, на записке имеются слабо различимые отпечатки бурого цвета. Это следы машинного или автомобильного масла. Можно предположить, что этим маслом были испачканы пальцы автора записки. Но идентифицировать их не представляется возможным.
— Вот и все, — сказал Вальков, снимая очки.
— Немало, — заметил Сергей. — Добросовестный эксперт попался. — И деловито спросил, чувствуя, что все доводы его уже приняты и доказывать больше ничего не надо: — А теперь скажи, Алексей Макарович, как дела со связями Гусева, удалось их установить, ту девушку и Карима?
Вальков досадливо покачал головой.
— Никаких подходов пока нет. Их никто не знает из тех, кого знаем мы, — и, вздохнув, добавил: — Будем дальше работать. Их надо установить. Теперь особенно.
Если бы Нуриманов и Сергей знали, как себя сейчас казнил Вальков! Если бы он не торопился, если бы его не подгоняли, он бы сделал все то, что сейчас сделал Коршунов. И даже еще больше. Да, да. Ведь Гусев сказал Тулякову, что он в тот день, утром... Вот что надо еще потянуть!
— Гусев сказал Тулякову, — задумчиво произнес Вальков, — что в то утро он кому-то «объявил», что «все завяжет».
— Гусев? — насторожился Сергей.
— Да. Вначале мы подумали, не девушке ли той он «объявил», что уходит от нее. Ведь он решил к жене вернуться.
— Не-ет, — покачал головой Сергей. — Это что-то другое. Любовь не «завязывают». Что-то другое, — повторил он. — Что может стоить и жизни.
Итак, явственно обозначились две линии работы: убийство Гусева, которое оказалось не только нераскрытым, но еще более запутанным, чем в начале следствия, и опасная ниточка, тянувшаяся из Ташкента в Борск, к Семенову, через Рожкова и Трофимова. Случилось то, чего так боялся Вальков: предстояло «гнаться сразу за двумя зайцами». Правда, запутанные следы их как будто пересекались и можно было предположить, что «зайцы» эти, как выразился Нуриманов, «из одной норы». Возможных точек пересечения было три: записка с адресом Семенова в машине Гусева, гашиш, фигурировавший в том и в другом деле, наконец, некий Карим, приезжавший однажды с Рожковым в Борск и оказавшийся другом Гусева. Впрочем, все эти три обстоятельства или любое из них легко могли оказаться чисто случайным совпадением. Поэтому одинаково опасно было и отбросить их и в них поверить. Одно было пока очевидным: и в том и в другом деле удалось, ухватиться за важные, хотя и промежуточные звенья. Кто-то стоял за Чуприным в деле по убийству Гусева, и кто-то стоял за Рожковым, кто-то послал его в Борск. Вот до этих «кто-то» и предстояло сейчас докапываться, оставив пока в стороне возможные точки пересечения этих дел, чтобы не запутаться и не пойти по ложному следу.
В соответствии со всеми этими соображениями и был составлен новый план оперативных мероприятий.
Сергею предстоял новый допрос Чуприна.
Предварительно, однако, он решил повидаться с его сестрой, Ольгой Игоревной Кныш.
В кабинет к Сергею торопливо вошла молодая, очень полная женщина. Ее желтые, крашеные волосы были сложены в огромный, вытянутый вверх пучок, казалось, чудом державшийся на затылке.
Женщина остановилась у порога, прижав к груди сумку, казавшуюся в ее руках почти игрушечной, и неуверенно спросила:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.