С высокого и крутого берега на изгибе реки видно так далеко, как только можно увидеть землю, стоя на земле. Не сразу оглядится здесь человек, привыкший к каменным городским шорам, ибо ничто не остановит взгляда, пока сам он не положит себе предела в этом распахнутом северном просторе.

Вода смыкается с небом, и плывут по нему облака, а там другие, а потом гряда облаков уходит за выгнутый дугой простор. И, верно, от привычки человека, оставаясь наедине с природой, с красотой родной земли, вопрошать прошлое, сама собой приходит здесь мысль, что и ты видишь сейчас все так, как первый новгородец, которого неспокойная русская душа позвала с волховских берегов обживать неведомую северную реку. Так же далеко уходят песчаные откосы убегающих берегов и круто обрываются в свинцово-серую воду, так же желтеют твердые, сглаженные водой отмели, а за зелеными длинными островами взблескивают на солнце протоки, спят в опуши ивняка тихие старицы, и до синевы темны зеленые увалы лесов, окаймленные по краю изумрудными пожнями со слюдяным блеском чарус, расступаются только затем, чтобы начать и пустить дальше по берегу череду сизых деревень, уходящих по холмам в иные дали, в иной простор.

Трудно, невозможно оторвать взгляд от двинских просторов. И да простят мне почитатели иных мест богатой красотою нашей земли, но в летнюю, в межонную, как говорят здесь, пору нет, кажется, ничего красивее Северной Двины. Кладоносный этот край по обе стороны дивной (не от «дива» ли и происходит благозвучное ее имя!) реки хоть кого порадует обилием даров. Птицы да зверя — только ленивый не возьмет; грибов да ягод по сухим борам и мшистым болотам собирай, покуда охота не оставит; старинных песен вволю наслушаешься в каждой деревне, а любителям этнографии и старины народной тут сущий рай.

У всякой реки свой норов, свой характер и своя стать. Все это — свое — есть и у Двины. Даже жизнь свою начинает она не как водится, маленьким родничком, но сразу, могучим дыханием — слиянием больших, набравших уже силу Сухоны и Юга. Отсюда, все более наливаясь силою от бегущих к ней с запада и востока обильных притоков, семьсот километров на север стелет Двина степенное свое течение в виду сел и деревень, которые по красоте и благозвучию названий ей самой сродни — Красноборск, Верхняя Тойма, Емецкий Луг, Пермогорье, Сельцо, Сия, Усть-Пинега, Холмогоры. А там — мимо Архангельска с его пристанями по обоим берегам теперь уже морем разлившейся реки, с бесконечными золотистыми штабелями биржи, над которой зимой и летом царит радующий смолистый запах, уходит Двина дальше, к Белому морю, откуда навстречу ее течению идут английские, французские, голландские, немецкие, норвежские и прочие суда, приходящие в Двину за русским лесом.

От самых истоков вся история наша, какие бы ни переживала она повороты, говорит о том, что без леса не только нельзя представить пейзажа нашей земли, но и людского быта. Эстетические и, если хотите, патриотические чувства народа накрепко связаны с лесом. Человек наш сроднился с лесом, особенно здесь, на Севере. Со времен незапамятных лес двинской земли был и защитником и кормильцем всех русских людей, селившихся по берегам реки. В лихие поры непроходимым суземом крепче каменных крепостей защищал он русский народ от иноземных набегов. Из леса возводил русский мужик на двинских берегах дома-крепости, надежно берегшие его семью и очаг от мороза и зверя. Из одного леса топориком да теслом выучился русский плотник создавать такое, что и по сей день почитается чудом неповторимым. И надо ли говорить, что с давних времен лес одевал и обувал русского человека, — за него возили к нам сначала заморские ткани, а потом станки и машины. Золотая цена двинскому лесу и сегодня. Но плохо то, что сводят-то леса несравненно больше, чем можно вывезти и обработать! Вот и приходится — в который раз! — толковать о том, что хозяйствовать надо разумно и расчетливо. Общественное мнение бесповоротно сложилось в пользу леса. Ему нужна своя охранная грамота. И вот совсем недавно Архангельский обком партии обязал руководителей лесхозов и леспромхозов разработать и осуществить меры по рациональному использованию лесных ресурсов и широкому проведению лесопосадок. Предстоит большая и очень нужная работа.

Вижу, однако, что разговор наш из сферы эстетической, в каковой ему надлежало бы развиваться, сам собой перешел в хозяйственную. Впрочем, здесь нет противоречия, и мы вновь возвращаемся на берега Северной Двины с тем, чтобы продолжить ту же тему — о бережном отношении к красоте, оставленной нам в наследство. Скажу, что многим в этом смысле здесь, на Двине, могут гордиться.

Сейчас в окрестности Архангельска со всей Двины свозятся уникальные старинные постройки: крестьянские избы, амбары, мельницы и даже целые деревянные церкви и колокольни. В этом не только большой эстетический, но и хозяйственный смысл. На огромных просторах двинской земли, трудно, иногда невозможно уберечь все это в целости и сохранности, ибо дощечка с надписью «Памятник архитектуры» не спасет его от молнии или простого недогляда. Уже сегодня видно, что скоро мы будем иметь здесь вторые Кижи, где музей под открытым небом теперь снискал себе громкую и заслуженную известность. И тем это отраднее сознавать, что красота природы двинской земли, исстари умножавшаяся рукотворной красотой народа, бережно и умно оберегается поколением нынешним.

Есть, кроме того, здесь многое, что манит сюда сегодня тысячи и тысячи людей. Я говорю о северодвинских народных промыслах. Именно на Севере, в некогда медвежьем углу России — обстоятельство, которое, к великому счастью, и спасло здешний народ от губительного крепостного права, почему и талант его мог развернуться шире, чем в других краях старой России, — именно здесь находим мы предметы крестьянского быта, отмеченные печатью безупречного вкуса и высокой талантливости.

О северодвинских народных промыслах — росписи и резьбе по дереву — говорено и писано достаточно. И не без пользы. Трудно сейчас найти у нас человека, глухого к народному искусству, а между тем не так уж и давно оно было на пути своего полного вымирания. Экспедициям историков, искусствоведов и этнографов, поддержанным энтузиастами-краеведами, удалось в последние годы найти по старинным двинским деревням многое из того, что сегодня заняло свое достойное место в наших музеях. Музеи музеями, но все же горький факт, что северодвинские народные промыслы в век стремительного технического прогресса пришли к своему завершению, считался уже почти установленным. И все же под пеплом тлели еще не погасшие угольки. Их нужно было собрать. И собрали.

Жили еще, оказалось, в старинных двинских селах мастера, которые, правда, и сами-то мало верили, что прежнее их искусство может кому-то пригодиться. К ним, к этим мастерам, устремились энтузиасты, а была это сплошь молодежь. «Учите нас!» — сказали они и с энергией молодости и твердым сознанием важности дела, не менее свойственным молодежи, принялись за учение...

Сейчас в Архангельске, на проспекте Павлина Виноградова, на старом деревянном доме, висит табличка со скромной надписью: «Беломорские узоры». Работают здесь люди, не вышедшие еще из комсомольского возраста, и руководит ими художник 26-летний Коля Буглин, которому по наследству от двинских крестьян перешла любовь к народному искусству, счастливо подкрепленная знаниями, полученными в художественном училище. Теперь он руководит большим коллективом молодежи. С усердием и любовью режут они пахучее дерево, яркими узорами расписывают туески и короба, мастерством и вдохновением приближаясь к тому лучшему, что создано на берегах Двины прежними поколениями. Не в этом ли лучшее подтверждение бережного и творческого отношения к традициям в нашем искусстве!..

Впечатление от этой прекрасной русской реки складывается не только из ее своеобычной природы, неповторимых памятников архитектуры, хранимых и возрождаемых традицией. Само понятие красоты родной земли в наш век не может существовать без современности, которая и здесь, на Двине, властно вторгается в то, что принято называть красотой вечной. Век нынешний и век минувший сливаются здесь с той же природной естественностью, как и притоки, питающие эту могучую реку.

Белоснежные теплоходы и стремительные «ракеты», курсирующие по Двине, только ярче подчеркивают величавое спокойствие лесистых берегов; новый гигантский мост, торжественным разворотом повисший над Двиной в нижнем ее течении, не только «вписывается» в просторный северный пейзаж, но изяществом своих конструкций, высотой инженерной мысли утверждает новую красоту этого нестареющего прекрасного края, а строящийся сейчас по всем правилам современной эстетики речной вокзал в Архангельске придаст новую великолепную грань этому старинному городу...

Думал я обо всем этом, стоя на высоком двинском берегу. Из сухого. прогретого за день бора слышен густой запах брусники. Река плавно огибает желтые песчаные отмели и отражает спокойный ход облаков с чистым розовым отсветом от клонящегося к закату солнца. Только странным кажется, что чайки тревожно кричат в этом спокойном, светлом просторе. И вдруг все меняется и, как всегда на Севере, кажется, в одну минуту. Чистый розовый блеск облаков быстро алеет, становится багровым и застывает в холодеющем синем цвете. Невесть откуда накатила фиолетовая, с свинцовым гребнем туча, она отодвинула облака и легла по горизонту, все более наливаясь тревожным синим цветом. Цвет такой напряженно-синий, что, кажется, высеки она сейчас одну только искру, — и расколется надвое с диким треском весь этот холодеющий на ветру простор. Но простора здесь столько, что даже такая грозная гигантская туча не в силах скрыть его. И вот уже солнце зажгло изумрудом заречный холм с деревней и вспыхнули нестерпимым блеском окошки высоких домов-крепостей. С заречной стороны, белой пеной рассекая еще густо-синюю воду, быстро приближалась лодка.

У самого берега, не глуша мотора, парень бросает румпель и, по-молодому раскачивая лодку сильными ногами, выпрямляется во весь рост. Низкое, из-под тучи, солнце оранжево опаляет его лицо, и возбужденный голос радостно и раскатисто звучит над рекой:

— Эге-ге-гей! Прокинулась гроза-то!..

Было в нем и во всем, что окружало его, столько жизненной силы и радостного, молодого ликования, что невольно подумалось: нет, никогда земля наша не оскудеет красотой и людьми, которые умеют понимать ее, любить и радоваться тому, что все это великое и прекрасное принадлежит нам.

То, что вы видите на этих снимках, сделано молодыми художниками архангельской артели «Беломорские узоры» сегодня. Но вглядитесь в эти расписные туеса и разделочные доски, в плетеные короба и резные сосуды — в формах, линиях и красках чувствуется стиль и смысл исконно крестьянского творчества северодвинской земли, отмеченного изобретательностью выдумки и безупречностью вкуса. Страстно, глубоко по-русски любя красоту окружающей природы, крестьяне нашего севера стремились передать эту красоту и вещам, их окружающим. Вместе с тем народные художники отнюдь не были простыми копиистами природы, — они старались выразить радость своего отношения к ней. Отсюда излюбленные в их искусстве яркие, открытые и чистые тона — красный, синий, зеленый.

Возродить былое искусство, считавшееся утраченным, — дело огромной культурной важности. Но тот энтузиазм, с которым начали и продолжают работать молодые северодвинские художники, заставляет надеяться, что они ведут его не только к новому расцвету, но и к порогу его новой, современной истории.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.