Все началось с табуретки. Кухонный гарнитур моим друзьям привезли неожиданно. В день рождения сына. Общими силами гостей и хозяев новую мебель быстро разместили в квартире, и все вернулись к столу. Рядом с нами появились настенный шкафчик, столик с откидными крышками и две табуретки. Их поставили под пианино. Пианино было чудесной работы, с богатой инкрустацией. Его витые ножки отражались в пластиковых крышках табуреток, имитирующих естественный рисунок дерева. Новые вещи были очень хороши, даже элегантны, но... но взгляд на них вызывал только одну мысль: вот практичная, нужная в хозяйстве вещь. Если пианино до сих пор хранит тепло человеческих рук, искусно передавших мысль и фантазию мастера, то новая мебель, наоборот, казалась холодной и безликой. Заговорили о том, что вокруг нас все меньше остается предметов, отрадных не только своим прямым назначением. Таких, какие радуют и присутствием души человека.

– О какой душе речь? – поинтересовался хозяин, перевернув табуретку сверкающей крышкой вниз. – «Союзкомплектмебель», – прочел он. – Машина. Она все чаще отбирает у нас возможность творчества. Пока эта мебель жила на бумаге в чертежах и эскизах – был человек, было творчество. Но вот кому выпало воплотить все в материале – тот был при машине. Нажимал кнопки.

– Ничего, меня вполне устраивает конвейер, иначе десять лет стояли бы в очереди, – резонно заметила хозяйка и, подумав, добавила: – Хотя кнопки нажимать – жизнь незавидная.

Застольная беседа обратилась к противоречивости века, всех волновала оборотная сторона медали проникновения автоматики в производство, в жизнь и творчество человека. Почти у каждого из нас растут дети, поэтому интерес к предмету был самый неподдельный. Еще до того, как подошел мой черед высказаться по поводу нашествия автоматики, я уже знала: расскажу о Голякове.

...После школы Володя Голяков решил идти работать. Его устроили в Третьяковскую галерею инструктором по профилактике. Служба нехитрая: наблюдать за состоянием электропроводника и противопожарного инвентаря. Инструктор обязан вечером опечатывать музей, а утром снимать пломбу и первым открывать дверь.

Сначала особого интереса н окружающим картинам у Володи не было, но постепенно он стал обращать внимание на яркие пейзажи Сарьяна, останавливался перед досками старинных икон. Проглоченные наспех отрывки из школьного учебника истории о русской живописи, о роли передвижников в развитии передового русского общества – все повторялось сначала, теперь уже жизни. Володя стремился понять мысль, выраженную непривычно для него, созданную пластикой рисунка и цвета. Он стал бывать в залах по вторникам, когда Третьяковка закрыта для посетителей. Садился и смотрел. Чаще всего Репина и Левитана.

Радость понимания принесла с собой непонятную тревогу. Володю стали интересовать и люди, смотрящие на полотна. Малыши, которых приводили на первое свидание с «Богатырями» и «Аленушкой», школьники и студенты, пожилые люди; приезжие, сразу отличные особой суетливостью от желания все успеть и все увидеть. Тысячи и тысячи лиц, застывающих перед творениями мастеров. И Володя вдруг остро ощутил – вокруг чужое творчество, чужой труд. За пять лет, проведенных в Третьяковке, он выучил лекцию экскурсоводов почти наизусть. Много читал сам. Его потрясло мужество Репина, работавшего по десять часов в день отсыхающей рукой. Кто же ему,

Владимиру Голякову, дал право лишь на созерцание? Его работа не требовала и сотой доли энергии, которой он обладал. Мысль обрушилась на него сразу, как тогда казалось, внезапно, обрушилась как обвинение. В какой день или час это случилось, не важно. Но это случилось.

Голяков взял расчет. Буквально на следующий день он сдал документы в отдел кадров мебельной фабрики номер тринадцать...

Пока мы учимся в школе, мы много читаем, ходим в музеи, театры, на выставки. Это так естественно, тем более что время на все это почти всегда предусмотрено школьной программой. В десятом классе нас равно волнуют современные проблемы ядерной физики и решение русских характеров у Достоевского. Мы способны толковать о теории относительности и философии великого Толстого. Благодаря искусству мы хотим стать гармонически развитой личностью.

Пока мы в десятом классе, и возможности у «ас одинаковые, равные. Но вот получен аттестат. Одни пойдут учиться, другие – работать. Хорошо бы получить работу по душе. Еще лучше, если своим содержанием работа дает нам как можно больше возможностей для духовного развития. Мы уже не в десятом классе, мы прекрасно понимаем, что время, которое так щедро давала школа на книги и искусство, теперь надо находить самим. Оно стало нам еще более необходимо и поэтому дороже.

Голяков ушел из Третьяковской галереи. Этого тогда не мог понять никто. Творческая личность.» Шекспир и Левитан... Любить и понимать... и уйти нажимать кнопки?

Как ужиться интеллекту человека с вроде бы подсобной ролью у машины?.. Как не потеряться среди машин, придуманных другими, не стать придатком чужой мысли, воплощенной в безотказном механизме? Это тревожит сегодня миллионы молодых людей. Именно это вызвало у друзей Голякова сомнение в правоте его поступка.

Голяков выбрал тринадцатую фабрику просто потому, что она была ближе к дому. Собственно говоря, идти было все равно куда – он не умел ничего. Володю зачислили учеником фрезеровщика, и назавтра он уже приступил к своим новым обязанностям: выравнивал доски для буфета. Ему дали шаблон для мебельных щитов и... обрезай, чем больше, тем лучше, только не ошибайся. Кроме буфетов, крытых линолеумом, здесь делали еще столы с таким же покрытием и полки Для кухни, в общем, ничего особенного.

– Володя не стеснялся спрашивать, не стеснялся учиться, и это сразу определило характер отношения к новичку, – рассказывала мне парторг цеха Зоя Алексеевна Кобзева. – К нам он пришел не мальчиком, а встал на самую простую операцию. Ребята моложе его лет на пять-шесть уже и разряд высокий имеют и квалификацию. Может быть, поэтому у Голякова проявилась такая заинтересованность, такая, если хотите, жадность к работе, что порой становилось просто боязно: сорвется парень, разочаруется, не успев даже понять, что к чему.

Опасения товарищей по цеху не были лишены оснований. Входить в новый коллектив всегда сложно. На предприятии, где он представляет самую совершенную форму производственных отношений, и, следовательно, самую сложную, – особенно трудно. Голякову удалось избежать обычных в такой ситуации комплексов. Его не смутила новая, абсолютно отличная от прежней обстановка. Внешняя суетливость, где-то грубость, иные на первый взгляд отношения между людьми не оттолкнули Володю, не заслонили собой истинной сущности этих отношений. Опыт коллективного труда начался с груды бракованных досок, которые, оказывается, влияли не только на его, Голякова, работу, но и на выработку всей бригады. Это была новая форма труда, и к ней надо было привыкать. Вообще привыкать надо было но многому.

Например, к довольно однообразной деятельности на позиционном станке: обрезай себе кромку, примеряй к шаблону. Но это нужно было научиться делать аккуратно и быстро и так же закрашивать кромки нитролаком. Нужно было привыкать говорить и думать о норме, плане, процентах, сроках сдачи на четвертый разряд. Нужно было привыкать к тому, что не все из товарищей – люди сведущие в живописи, не все могут поддержать разговор о современном искусстве, если таковой затевался в обеденный перерыв. Слушали его с интересом, пожалуй, даже с уважением, но это было не главное, главное было то, как Володя Голяков управляется на своем станке. У него было три пути: первый, самый простой, – все бросить, вернуться на прежнее место, второй – спокойно работать, не изобретать велосипед. Но он недаром работал в Третьяковке и знал: основной, самый большой фонд хранится в запасниках... Он выбрал третий путь – искать ту точку, от которой начнется интерес не к работе вообще, а именно к этой. Он хотел найти взаимосвязь между человеком и станком. Но мысль эта оформилась гораздо позже, быть может, тогда, когда его сделали бригадиром, года через два. Старые друзья искали в нем перемен даже чисто внешних. Но на работу он ходил в том же костюме, что и в Третьяковку, читал те же книги, что и они. бывал на тех же выставках. Знакомые все продолжали пребывать в недоумении, но считали, что «фабрика не надолго». Как-то в компании его в лоб спросили: «Ну, что ты в этом находишь?» Он не был тогда готов к ответу на такой вопрос. Слишком рано было спрошено – ответ требовался глубокий. Сейчас бы он сумел с полной ясностью изложить свои взгляды, а тогда отшутился: «Себя». Хотя, если разобраться по справедливости, ответ вовсе не был шуткой.

Владимир Голяков был одним из тех, кого выдвинули в группу стажеров, отправляющихся в ГДР. Близился конец эпохи буфетов с линолеумом – фабрика готовилась к реконструкции. На мебельной фабрике в ГДР он вначале удивился полному отсутствию знакомых станков. Залитые светом, текли четыре автоматические линии, и которым время от времени подходили люди, а с конвейера поступала почти готовая мебель. Оставалось собрать ее и скомплектовать гарнитур. У него было полгода на овладение всеми секретами обращения с чудотехникой. Голяков оказался (даже на удивление самому себе) дотошным до назойливости. Переводчика он замучил окончательно, особенно когда пускался в технические тонкости. Переводчик в совершенстве знал оба языка и весьма приблизительно – технику. Коллеги объяснялись старым, проверенным способом – на пальцах. Вместе с немецкими слесарями Голяков облазил весь конвейер и под конец нашел способ изъясняться с технологом. «О, геноссе Голяков желает стать инженером», – уважительно говорили немцы. Геноссе Голяков приветливо улыбался в ответ. Пока он думал лишь об одном: ему не хотелось обслуживать прекрасные механизмы, он хотел, чтобы они ему служили. Через шесть месяцев Владимир Голяков вернулся в Москву специалистом высокой квалификации и капитально взялся за книги. Учебники по теоретической механике, технологии, переводные издания по автоматическим линиям в мебельном производстве. Приближался день пуска линий на тринадцатой фабрике...

Фабрика номер тринадцать – ныне головное предприятие всесоюзного объединения «Союзкомплектмебель» – выросла из крошечной довоенной артели, выпускавшей в конце сороковых годов так называемые «смоленские» столики. Это была первая мирная мебель, и столики раскупались нарасхват. Тогда будущее таких микрозаводиков зависело от многих причин: рентабельности, способности к самостоятельному росту и, разумеется, от любви тех, кто стоял во главе этих самых фабрик и заводиков. Тринадцатая выстояла, несмотря на трудности послевоенных лет и роковой номер.

Мне не доводилось бывать здесь раньше, и ныне предприятие раскрылось передо мной во всем великолепии техники, самой совершенной, какая только существует в мебельной промышленности. Хотя кто-то на фабрике мне напомнил, что когда Ильф и Петров были у Форда в Дирборне, им заметили: как только автомобиль сходит с конвейера, модель устарела. Производство мебели – здесь единый автоматизированный процесс, и практически невозможно подсчитать, насколько же теперь повысилась производительность труда. На старом станке Володя делал четыре операции только для того, чтобы обрезать углы детали. Потом края у каждой детали покрывали краской, сушили, потом отправляли их на оклейку. На каждый столик полагается десять-одиннадцать деталей, на буфет – втрое больше. Все обрабатывалось в разных цехах, на многих станках, а кое-что вручную. Как сравнить с конвейером, который за сутки выпускает двадцать три тысячи деталей: почти готовые полки, табуретки и шкафчики. Остается только собрать, и гарнитур готов. Такой, какой вам нужен. Если кухня в квартире большая, там поместится симпатичный столовый комплект; если маленькая – можно обойтись лишь самым необходимым. Вам нравятся светлые тона? Пожалуйста, мебель покроют светлым пластиком. Предпочитаете цвет натурального дерева – берите гарнитур, как у моих друзей. Вам необходима полка-вытяжка: предупредите об этом, когда будете сдавать заказ в магазин. К сожалению, в Москве их пока только два – на улице Чернышевского и на Бутырской. Тут считаются с любым вашим желанием: количеством предметов, цветом; в изящный шкафчик вмонтируют мойку для посуды. Словом, ни одна просьба не останется без внимания. Заказ поступает на фабрику, эту самую, и через некоторое время – получайте вашу мебель.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.