Твой сверстник — Володя Ульянов

В этой атмосфере у детей Марии Александровны и Ильи Николаевича рано возникла способность к самостоятельному мышлению, умение управлять собственным поведением. Вот что говорила по этому поводу Анна Ильинична о своем среднем брате:

«Я замечала в Володе еще в детские годы способность критически относиться к окружающему. Этот живой, шаловливый мальчик, который легко замечал смешные, слабые стороны других, который не прочь был подразнить, посмеяться, на деле замечал не только это. Он подмечал и хорошие стороны, и, непременно, чтобы прикинуть к себе: так ли он поступает, нет ли чего в поступках другого, что и он мог бы позаимствовать».

В детстве и отрочестве у Владимира Ульянова последнее проявилось в виде подражания старшему брату Александру. А тот преподал Владимиру немало уроков и примеров трудолюбия, твердости воли, выдержанности, надежности, других качеств, столь необходимых для каждого, кто далек от своекорыстия и эгоизма.

Отсутствие в семье требования старших к младшим слепого себе повиновения избавляло последних от двоедушия — внешнего повиновения и внутреннего уклонения, защищало от лицемерия, лживости, пошлости, никчемных интересов.

Отринув подобное с малых лет, Владимир Ульянов с той поры всегда наполнял свои дела и дни нравственно содержательной жизнью. А она, как известно, заключалась не только в глубоком интересе к литературе, музыке, но и проявлении искреннего и глубокого интереса к судьбам народа. И это, не забудем, сопровождалось углубленными занятиями «обыденной» учебой. В отрочестве и ранней юности она проявлялась у Владимира неожиданным для многих увлечением таким «скучным» предметом, как латынь. Однако когда и это увлечение стало мешать занятиям по другим предметам, Владимир Ильич (имевший с отрочества огромную власть над собой), пресек его. Но он освоил этот «мертвый язык» настолько, что затем стал помогать старшей сестре и подготовил к экзаменам на аттестат зрелости учителя-чуваша Н. М. Охотникова.

При всей легкости усвоения знаний Владимир Ульянов чуждался дилетантизма — «роковой болезни» людей, ищущих легких путей и старающихся казаться теми, кем они в самом деле не являются. Все это было воспитано собственной волей и семьей, где его отлично понимали. Будь по-иному, юный человек его интеллекта, впечатлительности замкнулся бы в себе и пережил трагедию неразделенных мыслей и чувств. Ничего подобного не произошло еще и потому, что в семье Ульяновых превыше всего ценили человеческое достоинство. Вполне естественно, что, воспитанный в таком духе, Владимир Ильич всю жизнь боролся против попрания человеческого достоинства. За этим он видел покушение на свободу, способности, права не только отдельных личностей, но и целых народов. Не поняв этого, нельзя глубинно понять Ленина.

При этом не забудем, что в гимназии Владимир Ульянов попадал в атмосферу двоедушия, там он учился бок о бок и с такими юнцами, для которых лгать и обманывать учителей считалось молодечеством, «гражданской доблестью». Хорошо известно, что людей двуличных Владимир Ильич презирал. Им доставалось от него, любившего и ценившего умную шутку и остроту. Но он никогда при этом не скатывался до грубости и пошлости.

Терпеть не мог В. И. Ленин и «хитростей» в отношениях между товарищами. Этого он, например, не простил даже Г. В. Плеханову, в которого, по собственному признанию, был влюблен. Но когда тот в отношении к товарищам пустил «шахматный ход», ленинский вывод был весьма четким и категоричным: «Тут же нечего сомневаться, что этот человек нехороший, именно нехороший, что в нем сильны мотивы личного, мелкого самолюбия и тщеславия».

В пору отрочества и юности Владимира Ульянова в среде молодежи в ходу была показная, крикливая «нигилистичина». Появились «личности» в темных (без всякой на то нужды) очках, в широкополых шляпах, завернутые в клетчатые пледы. Так, как правило, наряжались те, кто не имел убеждений и «не держался принципов» — любители «баловства» и «скабрезностей». Безусловно, с такими «господами» Владимиру Ульянову было не по пути. Зато всю жизнь он искал единомышленников. Правда, в конце 80-х годов прошлого века, в пору ранней юности Ленина, их было крайне мало. Особенно выделялся юный Николай Федосеев. Он, как и Владимир Ильич, жил тогда в Казани. Встретиться им не привелось, хотя Владимир Ильич и был знаком с участниками федосеевских кружков марксистского направления. Николай был на год моложе Владимира Ульянова. В одном из писем той поры Н. Федосеев признавался, что в Казани пережил в своем развитии «период страшного душевного кризиса, когда надо было во что бы то ни стало выработать взгляды, а выработка эта не давалась (ой, как трудно достается выработка убеждений)». Да и Владимир Ильич «подошел к Марксу, как человек, ищущий ответов на мучительные, настоятельные вопросы». А появились они у Владимира Ульянова задолго до приезда в Казань.

Увы, некоторые авторы современных работ о юном Ленине этого не учли. Так, в книге А. Ф. Костина «Восхождение» читателя уверяют, что «разрыв Владимира Ильича с религией произошел сравнительно легко».

А вот что по тому же поводу сказал (в пору сибирской ссылки) сам В. И. Ленин своему близкому другу Г. М. Кржижановскому:

«...В индивидуальном развитии отдельных людей можно наблюдать весьма часто революционные сдвиги в их интеллекте. Преисполненная внутренних противоречий общественная среда не может гарантировать индивидууму безмятежное движение к его духовному расцвету. Скорее, наоборот, высокоодаренный и динамически крепкий интеллект быстрее трансформирует «количество в качество», нередко переживая при этом мучительные моменты — «скачки кризисов».

Владимир Ильич говорил о себе, что ему самому пришлось переживать такой критический период в самой ранней юности, в одном из предпоследних классов гимназии. Этот кризис юных дней Владимира Ильича сопровождался резким разрывом с религией».

К тому же Ленин стал (как он сам отметил в одной из партийных анкет) неверующим «с 16 лет», т. е. в гораздо более юном возрасте, чем, например, Н. Г. Чернышевский, Д. И. Писарев, Н. А. Добролюбов.

Таков был решительный ответ на один из мучительных вопросов: «Во что верить?» Поиск его велся и глубоко, и исподволь. О том свидетельствует и помета, оставленная пятнадцатилетним Владимиром Ульяновым на конверте письма брата Александра (от 20 сентября 1885 года): «Не выдержать экзамен из богословия».

Сколько этих «нота бене» («заметь хорошо». — Лат.) появится затем на полях рукописей В. И. Ленина, прочитанных им книг, брошюр, журналов, на страницах газет. Но приведенное выше — первое из дошедших до нас. Оно свидетельствует о том, что сдача экзамена по нелюбимому предмету стоила Володе усилий над собой. В ином случае при его блестящих способностях отдавать себе подобный приказ никакой необходимости не было.

Володя Ульянов стал атеистом в ту юную пору, когда богоотступничество жестоко каралось. Это требовало решимости, большого мужества и несгибаемой воли. Но при этом, как писала Н. К. Крупская в своих ответах на анкету Института мозга, Владимир Ильич «копание и мучительнейший самоанализ в душе ненавидел».

Привожу эти слова в назидание юным людям, впечатлительным, с довольно развитыми нравственными чувствами, которые, зачастую сгибаясь под тяжестью сложностей жизни, прибегают как раз к «самоедству». Или, что хуже всего, склоняют голову перед силой и условностями обстоятельств.

Эти молодые люди могут возразить: «Разве можно сравнивать нас, людей обыкновенных, с гением?»

Но, во-первых, и В. И. Ленину ничто человеческое не было чуждо. Во-вторых, не надо его канонизировать. Вспомните, он сам говорил своему другу Г. М. Кржижановскому, что именно высокоодаренные люди гораздо острей, мучительней переживают противоречия общественной среды.