Три скорости Валерия Харламова

Его талант, его фанатическое упорство, его чудесный характер раскрывались для всех нас не сразу, Постепенно. Помню такую историю. В юные годы Валерия принял я однажды рискованное, но, как потом оказалось, вполне оправданное решение. Видел, что он человек способный, незаурядный, но выпускать его на площадку с мастерами было еще рановато, не хватало у парня умения, опыта. А где же набраться практических навыков, как не в играх – регулярных, важных, ответственных? Чтобы Харламов смог развить в себе игровую самостоятельность, усовершенствоваться в обводке, разучить новые финты и опробовать их на реальных соперниках, я предложил ему один сезон поиграть в одной из наших армейских команд среднего класса...

Не скрою, я волновался. Расставаясь, пусть даже на время, с одаренным игроком, никогда не можешь быть уверенным, что не совершаешь ошибку. А вдруг понапрасну упустишь время – в спорте эта потеря чаще всего невосполнима. Но Валерий воспринял мое решение до будничного просто. Спросил только, предоставят ли ему там время и условия для самостоятельных тренировок. Интересовался он, зная строгие порядки военной службы. Да, ответил, я, руководители той команды все знают, они получили копию твоего индивидуального задания. Периодически мне докладывали, как там идут дела у Харламова. Никаких замечаний. Игроки команды равняются на него. На тренировки приходят сотни зрителей. Во время матчей стадион не может вместить всех желающих. Играет самоотверженно и в мастерстве прибавляет день ото дня...

Что греха таить, встречаются еще в нашем хоккее игроки, зараженные вирусом премьерства, бациллой самовлюбленности. Харламов был прост и скромен. Никогда он не капризничал, ничем не хотел отличаться от своих товарищей независимо от весомости их вклада в общее дело. Предлагал я ему, и не раз, стать капитаном команды, но он отказывался. Предпочитал оставаться рядовым полевым игроком, по сути, будучи тем, что входит у социологов в понятие «неформальный лидер».

Как тренер, я был, пожалуй, обостренно нетерпим к любым проявлениям недисциплинированности. У нас в команде не любили лентяев, нарушителей режима. Так вот мне с моим крутым нравом за все годы ни разу не пришлось повысить голос на Валерия. За тысячи тренировок и игр, подчас очень нервных и изнурительных, нам вместе с тренером Аркадием Ивановичем Чернышевым, моим коллегой по работе со сборной, не пришлось выразить ни одного мало-мальски серьезного упрека ему. Впрочем, был один досадный случай, который, как ни парадоксально, только укрепил мое к нему уважение. Валерий и один его товарищ провинились в нарушении режима, причем за руку пойманы не были, хотя сомнений у меня не оставалось. Спорт вообще немыслим без строгой дисциплины, а в армейском клубе тем более. Я отдал приказ о наказании обоих. Тот, второй, отпирался и канючил до последнего, а Валера смолчал. Я спросил его, что, может быть, он тоже не считает себя виновным. И он ответил, что наказание понес заслуженное и вопросов не имеет.

Он вел себя так разумно и, я бы сказал, интеллигентно в контактах с людьми, так себя зарекомендовал в коллективе с самого начала, что к его мнению прислушивались все. Мне рассказывали историю, которой я сам свидетелем не был. Однажды после победы нашей сборной на чемпионате мира и Европы к одному из известнейших игроков подошел молодой наш журналист с просьбой дать интервью. А тот, то ли оттого, что несколько занесся после успеха, то ли просто не очень придя в себя после тяжелой нервной встряски, в грубой форме отказал корреспонденту. Да еще и был поддержан своим партнером по тройке, которому эта «удаль» почему-то понравилась. И тут подошел Харламов, не слышавший начала разговора. «Да вы что, ребята?! – изумился он. – В своем ли уме? Человек за семь верст киселя хлебать добирался. Ему надо свою работу делать, как и вам шайбу в ворота бросать. Что это за барские замашки?.. Журналист ведь вас о хоккее спрашивать хочет, а вы – хоккеисты. Стало быть, обязаны отвечать». И пристыженные товарищи опомнились, извинились перед корреспондентом и стали беседовать с ним втроем.

С Валерием и молодым спортсменам и опытным мастерам всегда было хорошо играть, интересно тренироваться, уютно жить во время поездок и сборов. Он в любой момент готов был пожертвовать своими интересами ради команды. Перед Олимпийскими играми в Саппоро мы попросили его перейти из его родного звена в то, которое создавалось в связи со сложившейся принципиально новой тактической расстановкой сил. Надо было расстаться с друзьями, с партнерами, понимающими его с полувзгляда, Борисом Михайловым и Владимиром Петровым. Харламов многим рисковал, но спорить не стал, поверил на слово тренеру. И, придя в новое звено, сумел зарядить своей невероятной энергией, своим неиссякаемым оптимизмом и Александра Рагулина, и Анатолия Фирсова, и Геннадия Цыганкова, игроков к тому времени уже именитых. Лучшая игра Владимира Викулова тоже приходится на тот сезон, когда он выступал в одном звене с Валерием. Они были благодарны судьбе, объединившей их с Харламовым в одной игровой компании, о чем мне не раз говорили сами.

Я много видел спортсменов, умеющих и любящих тренироваться, не щадя себя. Но такого, как Валерий на тренировке, больше не знаю. Он опровергал существующее тренерское убеждение, что с годами хоккеисты утрачивают азарт и интерес к тренировкам, в особенности атлетическим. Прыгать и бегать со штангой весом в 60 – 70 килограммов, заниматься акробатикой для развития ловкости и координации движений, играть в футбол и баскетбол одновременно, в два мяча (есть такое неувядаемое упражнение), – все это доставляло, казалось, Харламову мальчишеское удовольствие. Он умел многое лучше других, но никогда не кичился тем, например, что умеет крутить сальто и с места, и с разбега, и назад, и вперед, ходить, прыгать, бегать в стойке на кистях, что в беге с 70-килограммовой штангой делает резкие скоростные рывки. Если иные из спортсменов тренируются регулярно под известным давлением тренеров и коллектива, то Валерий воспринимал эту необходимость как норму своей жизни.

В его судьбе был несколько лет назад очень тяжелый момент, когда они вместе с женой попали в автомобильную аварию, ударились о столб и были выброшены через открывшиеся дверцы на обочину. Валерий стал заметно прихрамывать. И у нас с ним произошел важный для обоих разговор. Я спросил, какие у него планы. Он ответил просто и убежденно: «Буду играть». Позже, приходя на тренировки, я видел, с каким чудовищным упорством он возвращал себя в хоккей, как жесток был к самому себе, как дорожил каждой минутой... И он вышел на лед – его встречали в тот день друзья по команде, ветераны нашего хоккея и сотни поклонников, которые каким-то образом узнали об этом втором дебюте Харламова. Он катался, хромая, ему все было трудно, нога болела, но по выражению лица нельзя было догадаться, как ему тяжко. Веселая улыбка и прищуренные глаза – все, как обычно. Мы радовались: на лед вернулся тот же Харламов.

Тот же, да не тот. Когда он стал участвовать в игровых упражнениях, восстановил навык передач и бросков, начал кататься с привычной скоростью, я заметил, что у него как-то не идет его знаменитая обводка. И не то чтобы утерян навык или забыты финты, нет, он робко, словно не веря в себя, лишь изредка пытается обвести соперника. Похож он был на мальчишку, который стесняется при своих сверстниках сделать то, что у него может не получиться.

Несколько дней я ломал голову над этой проблемой. Играть он, конечно, будет, и вполне прилично, но не увидит уже хоккей того Харламова, для которого будто и не существовало противников в ближнем бою. А ведь раньше про него говорили самые авторитетные защитники, что, если не разгадаешь загодя харламовский финт, проиграешь ему миллиметр в скоростном маневре, не поймешь, что он задумал, ищи ветра в поле. И снова у нас с ним произошел прямой мужской разговор. Валерий и сам признал, что не клеится у него обводка и что нужно дополнительное время для полного восстановления навыка. А мне казалось, что дело не в технике, не в координации движений, выполняет же он идеально точно другие приемы. Причина в ином – утрачена психологическая уверенность в себе, в своей способности переиграть соперника.

И я посоветовал ему включить в дневной цикл, а он тогда состоял у команды из двух-трех тренировок, занимавших в общей сложности пять-шесть часов, дополнительную тренировку. «Какую?» – с интересом и готовностью спросил мой любимый игрок, которого, как видно, совсем не смущало то обстоятельство, что ему придется заниматься по семь-восемь часов в день. «Упражнение будет простое и каждый раз одинаковое, Валера, – ответил я. – Давай с тобой вспомним детство, когда мы целыми днями гоняли шайбу с мальчишками. Так вот ты будешь играть один против пяти-шести 10 – 15-летних ребят. Желающих сразиться с тобой в армейской детской хоккейной школе хватит, от них отбою не будет...»

Ребятам мы не сказали, что Харламов еще не совсем здоров, иначе тренировке не хватило бы серьезности, она превратилась бы в поддавки. Мальчишкам так хотелось обвести самого Харламова, отнять у него шайбу, столкнуться с ним, кинуться в контратаку – ну, просто до слез. В единоборстве они были цепки и отчаянны, понятно также, что Валерий ни за что не стал бы применять против них силовые приемы, как против взрослых. Словом, приходилось ему очень туго, особенно когда надо было догонять этих юрких и живых, как ртуть, пацанов. Временами мне начинало казаться, что эксперимент себя не оправдает, потому что никто не сможет выдерживать такое напряжение, такую дьявольскую нагрузку. Но Валерий понимал, до какой степени ему это важно, и тренировался прямо-таки подвижнически. Позже мы стали время от времени облегчать его участь, придавая ему в помощь одного, а то и двух классных игроков, соответственно увеличивая и состав детской команды. Мастерство Валерия, его психологическая устойчивость, вера в себя крепли день ото дня. Можно только пожалеть, что «детские игры» Харламова закончились раньше, чем нужно. Армейские тренеры стали вводить его в состав команды мастеров, и он так и не успел подняться до своего прежнего уровня, овладеть былой свободой действий в сверхсложной обстановке, что, мне кажется, заметили многие зрители и специалисты в хоккее.

Интересно, что ему при всей невыносимости нагрузки еще и нравилось возиться с детьми. Я помню, как в дни приема новичков в армейскую школу Харламов вместе с Рагулиным, Третьяком и другими мастерами помогали тренерам отбирать способных мальчишек, так вот, Валерий никогда не мог отказать даже самым не подходящим для хоккея ребятам и их родителям, а предпочитал сообщить свое неблагоприятное мнение мне. Жалел очень. Представлял, видно, себя на их месте. Его младшая сестра Таня говорила мне, что они еще в юности договорились работать с детьми, она – в школе обычной, а он – в хоккейной. С мастерами, к чему стремятся многие хоккеисты, уходящие со льда, Валерий работать не собирался – это было для него не так интересно и не так важно.

Вообще перспективы его ждали самые разнообразные и удивительные. Он был человеком широко одаренным, обладал сильным, мужественным характером, был чрезвычайно обаятелен. Убежден, к примеру, что если бы он в юности решил всерьез заняться футболом, то и здесь, несомненно, был бы на первых ролях, играл бы, я полагаю, за сборную страны. Или вот еще один случай, доказавший мне его незаурядность. Рассказываю об этом и к тому, что мы, тренеры, все-таки никогда не научимся узнавать своих ребят до конца, хоть и относимся к ним, как к собственным детям.

У нас в команде была такая традиция, она, кстати, жива и сейчас в конце сезона проводить праздничный вечер. Приглашали жен и подруг, всех друзей, накрывали торжественный и красивый стол, устраивали танцы. И вот однажды я увидел, как в круг вышел Валерий со своей дамой. Я знал, что прекрасно танцуют Фирсов, Викулов и другие. Но Харламов! Он танцевал так пластично и оригинально, ритмично и легко, так свободно владел своим телом, так точно понимал партнершу, что постепенно все остановились, окружили эту пару и стали смотреть на них. На место их проводили аплодисментами – от своих это нечасто услышишь.

Я все время думаю, чем же успел стать Харламов для нашего хоккея, для его неистовых поклонников, для тысяч и тысяч мальчишек. Сказать, что он был кумиром публики, в особенности юной, – это сказать мало. Мне кажется, что Валерий и вся железная когорта игроков его поколения совершали нечто большее, нежели просто забивание шайб в ворота пусть даже и самых сильных соперников.

Своей невероятной самоотверженностью, своим искрящимся мастерством, оплаченным предельным напряжением сил и на тренировках и в матчах, своим вдохновением, глубоко одухотворенным отношением к игре они добились того, что хоккей стал восприниматься как подлинное искусство. Замысловатые узоры, которые они выписывали на ледяных полях, тонкость и остроумие комбинаций, которые они разыгрывали, проникая сквозь строй обескураженных противников, отвага и бесстрашие, с которыми шли они на локомотивные по своей мощи силовые приемы, – все это создавало каждый раз неповторимые спортивные драмы. Зрелище высокого хоккея в их исполнении вызывало восторг и у специалистов, и у завзятых болельщиков, и даже у тех, кто случайно оказывался на стадионе и затем прикипал душою к хоккею на всю жизнь.

Но и это еще не все. Игра Валерия вызывала желание подражать. Причем далеко не только в том, что касается сугубо технических его достижений, а прежде всего в том, что относилось к неукротимому его бойцовскому духу, с особой силой проявлявшемуся в играх за спортивную честь Родины. Выступая на чемпионатах мира и Европы, в международных турнирах, сражаясь с канадскими профессионалами, Харламов никогда не чувствовал себя просто игроком, старателем на россыпях спортивной удачи. Нет, он боролся, что называется, не на живот, а на смерть за победу сборной Советского Союза. И когда под сводами ледовых дворцов звучал наш гимн, Валерий чувствовал гордость не за себя, не за команду даже, а за державу. Патриотизм советского спортсмена, советского человека был свойствен ему в самой высокой степени. И если говорить о нравственных уроках короткой и ослепительно яркой судьбы Валерия Харламова, о том, что стремился он и сумел передать новым поколениям хоккеистов, то надо обращать внимание именно на социальную, общественную роль лучших команд и игроков отечественной хоккейной школы.

И совершенно обоснованно, по заслугам он, двукратный олимпийский чемпион, восьмикратный чемпион мира и десятикратный чемпион страны, был удостоен почетных спортивных званий, высоких правительственных наград – трех орденов, комсомольских наград – Почетного знака ВЛКСМ и знака ЦК ВЛКСМ «Спортивная доблесть».

...Не знаю, чего еще сумел бы достичь Валера, но верю, что он достиг бы новых высот и когда перестал бы играть. Скоро он должен был сдавать государственные экзамены в институте физкультуры. Я знаю, что заведующий кафедрой хоккея Ю. В. Королев, испытывавший к нему искреннюю симпатию, не раз предлагал ему какую-нибудь приемлемую форму помощи, но Харламов всегда отказывался: «Спасибо, не надо. Я сам...» Он хотел учиться дальше, хотел научиться учить других и имел на то полное моральное право.