Тмутараканью окрестили этот край одиннадцать веков назад повоевавшие его дружинники новгородского князя Бравлина. Век спустя «Тмутараканский удел» славно отстаивал сын князя Владимира Святого Мстислав Удалой, победивший в единоборстве косожского князя Редедю. В честь подвига витязя заложили церковь святой Богородицы, основание которой, как и княжеских покоев, видимо, раскопали недавно около улицы Подгорной.

Моют седые моря этот край суши с дремлющими вулканами. Родная земля. Из стольного русского града Киева пришел по пыльной дороге в Тмутаракань на подвижничество бывший в зените славы летописец Никон, автор одного из источников «Повести временных лет». «Безмолвник», как называет его летопись, он стал ходатаем за нужды народные перед тмутараканскими князьями. Дивный монастырь построил.

Ветер витает, но жарко, и хочется пить. Я иду к песчаной низине, раскинувшейся между хат. Безжизненная земля. И лишь на дне балки – рощица серебристого лоха. В тени ее колодец, или «фонтал», как зовут источник издавна. Вымостившие его сейчас плиты, возможно, не все вековые, но вода высшей пробы – родниковая.

На взгорье в зелени садов церковь, в покоях которой алтарь, иконостас старинного письма. Невысокое прямоугольное здание с колоннадой. Подле колокольни цветет розовый тамариск. Запорожцы храм ставили. В занесенной сейчас песком изгороди домовито прорезали бойницы. За ними без суеты встречали казаки сокрушительный десант англо-французской эскадры. Может быть, управлял стройкой спящий вечным сном около церковного бастиона под проржавевшей металлической плитой полковник Никита Кистень, а материалы добыл купец Яков Зубов, что лежит рядом? Современники Лермонтова...

Простые были люди запорожские казаки, позже называемые черноморскими, ныне – кубанскими, но не невежды. Строжайше было указано сносить археологические находки в церковь, как в музей. Они открыли здесь первую на Кубани школу. Казачата с бритыми головами старательно макали гусиные перья в обломки бутылей под присмотром учителя, прохаживавшегося между партами с плетью-«тройчаткой». Батьки учеников, пластуны, прошли особую школу. Умели в дозоре лаять лисицей, собакой, хрюкать кабаном, кричать и оленем, и козой, и петухом... Они стреляли на «хруст» и редко «обмишуливались».

Скоро сумерки. Я иду к околице у въезда в станицу, где остатки крепости Фанагория, возведенной по указанию Суворова. Крепость – тезка античного города, стоявшего за версту перед началом сегодняшней Таманской. Мало что от форпоста сохранилось: на ковыльном приволье прослеживаются лишь валы и ров. Эта русская цитадель, защищенная десятками орудий, была контрольно-пропускным пунктом для проезжавших. Славны некоторые имена: Грибоедов, Айвазовский, Горький, Короленко, Успенский. Славны и доблестны: декабристы А. И. Одоевский, А. А. Бестужев-Марлинский, М. М. Нарышкин, С. И. Кривцов, Н. А. Загорецкий, В. Н. Лихарев.

Отсюда раздольно смотреть на беспредельные массивы виноградников, расходящихся от дороги, на которой покачивают верхушками пирамидальные тополя с аккуратно побеленными стволами. Ровно шоссе. И не подумаешь, что когда-то не было здесь ни деревца, ни кюветов, и названия балок говорили сами за себя: «Вырвихвост, Загубичобот...»

Лишь на таманских угодьях у нас вызревает клерет белый, овсянка поместному, его родина – Франция. Но уже давно здешнее виноградарство превзошло знаменитую провинцию Шампань и по площадям лоз и по урожайности.

Да, какие бы стихийные и ратные ветры ни дули над Таманью, земля эта, помимо хлебных даров, была и остается прародительницей вина. Словно лихолетьям наперекор, грандиозные емкости завода виноматериалов раскинулись рядом с бывшей военной крепостью. Осенью цеха завода заблистают чистотой корабля, уходящего в плавание. К его бункерам нескончаемо пойдут машины с томящимся виноградом.

Поистине благословенна здешняя осень. «Осень в Тамани» – так и назвал свою повесть краснодарский писатель Виктор Лихоносов. Неспроста за местным молодым вином вел свой искрометный разговор ее герой, станичный старожил Юхим Коростыль, «летописец», живущий «с историей в ногу». Вино было забористым, и воодушевленный казак то представлялся современником Никона, то Репина, то знакомил гостей со своей теткой, «внучкой той барышне, что, кажуть, Лермонтова топила»... Он шутил, но в веселых словах его драгоценно сверкала величественная Тамань.

Совсем размыты очертания дальнего берега Крыма. Сумерки сгустились. Таинственна лермонтовская ночь. «Месяц еще не вставал, и только две звездочки, как два спасительных маяка, сверкали на темно-синем своде». Они заветно зажглись сейчас над двугорбой вершиной Лысой горы.

В чрево такого кургана однажды проникли дети таманского казака пограничной стражи. Брат с сестрой очутились в подземной комнате, «среди которой стоял большой белый сундук, а по сторонам его белые болваны и маленькие куклы»... В каменном склепе другой горы в иные времена люди натолкнулись на деревянный саркофаг. На нем резные грифоны, ярко раскрашенные, терзали коней, ланей, оленей. Арабески, бордюры, акротерии, розетки узорчато вились по бокам. Останки некогда прекрасной женщины покоились под крышкой. Туалетные принадлежности были в ее ногах: ваза, кубки, ведерца, ящички из тончайшего дерева. На ларце в пестрой рамке танцевали фигурки девушек. Покрытое густой пылью позолоченное зеркало изображало Эроса с распущенными крыльями...

Нет у меня в Тамани ни знакомого казака, ни казачки. Я иду проситься на ночлег в ту низенькую хатку, неподалеку от которой каменные Гермес и Афродита, как века назад, бесстрастно глядят на море. Я верю, что хозяева меня пригреют. И за ужином хозяин, возможно, «заспивает» песню войскового судьи Антона Головатого, высадившегося на отмель когда-то близ его хаты вместе с первыми сынами Запорожской сечи. Ведь не могли же забыть в Тамани лихие песенные слова Головатого, выбитые на граните в центре села на памятнике казаку со знаменем. Как-то они прозвучат вслух?

...В Тамани жить, верно служить,

Границю держати...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.