На темной, чуть наклонной площадке, на фоне багряного зарева, в дымке то ли отгремевших сражений, то ли канувших в прошлое лет встают матросы, ослепительно белые, один к одному, «как прибрежные балтийские сосны». Они явились из небытия не ради торжественного парада, а чтобы честно и без прикрас рассказать о том, как «великолепным шагом - ритм волн - прошли они Якорную площадь в Кронштадте и, бросив прощальный взгляд на гавань, ушли на далекий сухопутный фронт», - рассказать о том, как «Свободный анархо-революционный отряд» был превращен в Первый матросский полк регулярной Красной Армии, о том, как бились с беляками и погибали за власть Советов, за счастье живущих на земле. Полк избавляет нас от поминок. Он предлагает лишь молча подумать, постигнуть, «чем же, в сущности, была для балтийских моряков борьба и смерть». Три с половиной десятилетия назад написал Всеволод Вишневский свою «Оптимистическую трагедию». В ее сценической истории - такие выдающиеся воплощения, как спектакль Московского камерного театра, Ленинградского академического Театра драмы имени А. С. Пушкина. Трагедия обошла многие сцены в нашей стране и за рубежом, на ее сюжет написана и поставлена опера, снят двухсерийный кинофильм. И все-таки новое обращение театра к этой трагедии сегодня, безусловно, оправдано. В Академическом Малом театре премьера уже состоялась, спектакль идет, идет с неизменным аншлагом, с шумным успехом. Так чем же привлекает зрителя эта уже известная ему история? Тем новым, что открыл в трагедии театр, постановщик спектакля Леонид Викторович Варпаховский. Одному французскому историку принадлежит выражение: «Мало снять шапку перед прошлым, - надо еще выслушать его». Сегодня зрители - и особенно молодые зрители - хотят вслушаться в прошлое своего народа, увидеть в живой реальности тех, кто своими рунами, своим сердцем и умом творил величайшую революцию, утверждал на практике лучшие идеалы человечества. Они жаждут понять психологию своих отцов и дедов, сокровенные движения их душ. Этому обостренному интересу и отвечает спектакль Малого театра. Он рассказывает прежде всего о людях Революции, пытливо вглядываясь в их лица, стараясь разгадать, что привело их на путь борьбы, в чем их истинная боль и истинная вера. Но, как веяное подлинное произведение искусства -театрального искусства, - спектакль этот мечен двумя датами: годом, когда происходят описанные в трагедии события, и годом постановки трагедии. Постановщик и исполнители прочитали «Оптимистическую трагедию» глазами людей сегодняшнего дня, и потому показали они не только героические сражения на полях войны, но и битвы менее приметные, но не менее яростные, происходившие в умах и сердцах героев, - битвы мировоззрений, двух непримиримых взглядов на смысл и цели революции. Потому главным в спектакле стал философский конфликт между Комиссаром и Вожаком. Говоря о женщинах, послуживших прототипами для образа Комиссара, Всеволод Вишневский называет Ларису Рейснер, комиссара Волжской флотилии, «петербургская культура, ум, красота, грация. Когда она пришла к нам, матросам, мы ей сразу устроили проверку: посадили на моторный катер-истребитель и поперли под пулеметно-кинжальную батарею белых. Даем полный ход, истребитель идет, мы наблюдаем за «бабой». Она сидит. Даем поворот. Она: «Почему поворачиваете? Рано, надо еще вперед». И сразу этим «покрыла»... Она никогда не подделывалась, одевалась хорошо, манеры были хорошие... Очень активная, напряженная, напористая и очень простая». Именно такой предстает Комиссар в исполнении Руфины Нифонтовой. Она приходит на корабль в элегантном дорожном платье, в шляпке, с чемоданчиком в руке, корректная, подтянутая, истинная петербургская интеллигентка, скорее всего недавняя курсистка-бестужевна. От всей ее фигуры исходит ощущение покоя, уюта, мягкости, женственности; она кажется такой неуместной на этом корабле, среди людей разболтанных и грубых, уверовавших в свою исключительность, в то, что «раз революция, то все дозволено». В первое мгновение она действительно теряется под шквалом соленых шуточек и циничных непристойностей, она кажется беззащитной перед жестокой подлостью и звериной распущенностью. Но тут-то и проявляются качества, которыми обладали «мягкие» русские интеллигенты-большевики, - находчивость, решительность, собранность, умение мгновенно ориентироваться в обстановке. Выстрелом из револьвера укладывает Комиссар бросившегося на нее бандита и этим сразу определяет свое положение в отряде. На сочетании, казалось бы, несовместимых в одном характере контрастов - женственности и мужества, силы и слабости, аналитического ума и сердечности, воли и порывистости - строит Р. Нифонтова свою роль. И что замечательно, ее Комиссар не остается фигурой неизменной. Вместе с полком проходит она по жизни и под влиянием этой жизни взрослеет, мудреет, многое открывается ей в людях, и в них находит она подтверждение своим убеждениям. Вот с какой женщиной столкнулся Вожак. Вожак - Михаил Царев - настоящее открытие театра. Во всех прежних постановках Вожак представал олицетворением грубой физической силы, этакой власти кулана. Но театр вчитался в текст трагедии и обнаружил возможности для иной, новой трактовки этого образа. Мы видим на сцене пожилого человека, не очень здорового, в очках, прилично одетого и вполне благопристойного на вид. Он говорит тихим голосом, и его речь, его манеры свидетельствуют о том, что он человек образованный. Это не «морской волк», выдвинутый в руководители матросской массой, а революционер-профессионал, как сказал о нем Боцман: комиссар от анархистов. У него за плечами годы революционной работы, подполья, царской каторги, которую он отбывал «по аграрному вопросу», и именно на этом, на умении убеждать и вести за собою людей, а не на кулачной силе держится его авторитет. Вожак Царева более всего страшен тем, что, произнося «правильные слова», он как будто бы тоже за революцию, за свободу. Только свободу он понимает весьма своеобразно, как свободу для избранных, для «руководства» - таких, как он. И во имя такой «свободы» он будет унижать, подавлять, держать в страхе и повиновении других людей, «массу». На словах он против всякой власти, а на деле, для того, чтобы удержать власть в своих руках, он пойдет на любую низость, предательство, преступление. Одурманенные его «крайне революционными» речами, матросы подчинились Вожаку, тем более, что играл он на самых низких побуждениях, разжигая подлые, животные страсти. Нелегко же было Комиссару раскрыть спрятанную под революционной фразой подлинную сущность Вожака, его бесчеловечность, жестокость, корыстолюбие! Сколько потребовалось выдержки, упорства, каждодневного труда, чтобы повернуть матросов на правильный путь, убедить их в высокой правоте коммунистов, боровшихся за свободу и счастье для всего трудового народа, понимавших, что завоевать их можно только при условии революционной дисциплины, революционной организованности, моральной стойкости! В горниле этой схватки - матрос первой статьи Алексей, человек на своем молодом веку повидавший немало. «Он из тех моряков, - говорил о нем Вишневский, - которые в 1915 -1916 годах были отправлены во Владивосток... Там попали на «Варяг», знаменитый, который был потоплен японцами у Чемульпо. Он был поднят японцами и снова продан России. Моряки этого восточного отряда судов совершили большие походы вокруг Азии, прошли Суэцкий канал, дрались при Дарданеллах, причем русские моряки шли во главе атакующей союзной державы. Матросы с «Варяга» видели Азию, Африку, Европу. В конце войны попали в Америку... Оттуда в одиночку пробирались через Аляску, через Берингов пролив в Россию. Просочились через фронт Колчака и пришли к нам». Впечатления, жизненный опыт у Алексея огромны, а ясности нет. Артист Евгений Веснин пожертвовал всем внешним, выигрышным, что есть в роли, и постарался вскрыть внутреннюю суть этого образа. Он показал человека, мучительно ищущего правду в жизни, глубоко задумавшегося над происходящим. Желая понять, что хорошо и плохо теперь, когда все сдвинулось со своих мест, когда рухнули устои прежней жизни, он мечется в поисках своего места в этой борьбе. Еще до прихода Комиссара он ощутил лживость и неверность Вожака. Но только Комиссар - своей убежденностью, личным примером - помогла ему обрести положительный идеал и веру в жизнь, в людей. «В «Оптимистической трагедии» большой кусок моей жизни, - писал Всеволод Вишневский. - Это были незабываемые годы и не потому, что мне было девятнадцать-двадцать лет, а потому что впервые осветился мрак человеческих времен». И сделали это, если быть исторически точными, молодые. Им было около двадцати - чуть побольше, чуть меньше - командиру бронепоезда «Власть Советов» Людмиле Макиевской, Председателю Иностранной Коллегии в оккупированной Одессе Елене Соколовской, Ларисе Рейснер, Михаилу Тухачевскому, Николаю Островскому, Аркадию Гайдару - рядовым бойцам Революции... И это здорово, что театр напомнил и нам об этом и вывел на сцену не солидных «дядь и теть», а молодых - Комиссара, Алексея, Вайонена (В. Коняев), Беринга (А. Ларионов) - с присущими их молодости максимализмом и непосредственностью.... Прошла свой трудный путь с полком Комиссар и смертью своею завершила дело жизни. Мы видим результат ее усилий - полк, людей, вырванных из мрака анархии, сплоченных сознанием революционного долга. Да, именно так жили, так боролись и умирали лучшие сыновья и дочери Коммунистической партии. Однако только лишь реконструкция истории не может быть целью произведения искусства. Никогда не взволнует зрителей спектакль, в котором через прошлое не раскрываются насущные проблемы сегодняшнего дня. Погибла Комиссар, расстрелян Вожак, но, говорит театр, не окончен бой между ними. Он идет и сегодня, этот бой убеждений. В иных масштабах, в иных формах, но борьба продолжается! В этом утверждении новизна и пафос вновь поставленной «Оптимистической трагедии».

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.