Ах, Москва, Москва... сколько раз именно такой, залитой сентябрьским солнцем, в коричневой позолоте уходящих вдоль Москвы-реки к Ленинским горам лесов, в пепельно-персиковой дымке, всё нежнее и нежнее перед закатом, возникала она в тревожном морском полусне - далеко, на Ледовитом океане. В сопках, розовеющих гранитом, когда сдувало с них снег, была теплота московского камня: перед войной именно розовым или чёрным с прожилками гранитом облицовывали цоколи строящихся домов... И вот он, Всеволод Северцев, снова в Москве. В перистых сумерках, мягко обволакивающих приречный простор, плывут над рекой по-летнему округлые облака, и только далеко на горизонте та холодная стальная полоса, которая говорит об осени.

Полчаса спустя, презрев лифт, он уже взбегал на девятый этаж дома на Большой Калужской. Алексей Алексеевич Свечин был его любовью и гордостью: ещё в раннем детстве, когда умер отец, дядя преемственно возглавил жизнь племянника. Именно Алексей Алексеевич с детских лет поддержал и развил в нём наследственную страсть к морю. Всё в кабинете учёного, хотя и отдавшего себя другой специальности, было полно морского дыхания. На полках рядом с томами по электротехнике или электрификации народного хозяйства СССР стоял томик лекций адмирала Макарова об исследовании Северного Ледовитого океана с дарственной авторской надписью Константину Алексеевичу Свечину - брату. Огромная карта морских путей Советского Союза была растянута во всю стену между книжными полками. Алексей Алексеевич обвёл синими кружками места, где побеждал русский флот от петровских времён, через времена Чесмы, Синопа и Севастополя, и только долгие годы темнело заштрихованное наискось пятно возле Цусимы...

Свечин сам открыл племяннику дверь. Электричество в квартире было ещё не зажжено, и сумерки с угасающим розовато-серым небом в раскрытых окнах стояли в комнатах. Свечин неприязненно вгляделся в посетителя: несвоевременных посещений он не терпел.

- Академика Свечина можно видеть? - спросил Всеволод, изменяя голос.

- Ну, я Свечин, - ответил Алексей Алексеевич нетерпеливо. - Севка! - сказал он мгновение спустя. - Чучело, ты?

Он сдержал себя, как обычно, и только подставил племяннику гладко выбритую щеку; но племянник знал сдержанность чувств и чудаковатые повадки этого великодушного - гордости всей их семьи - человека: его, Всеволода, мать была родной сестрой Алексея Алексеевича. При свете зажжённой старинной люстры под потолком, с тонким позвякиваньем хрустальных подвесок, когда внизу проезжал автобус, племянник жадно оглядывал знакомый, с детства пробуждавший морскую, подсказанную всем родом Свечиных мечту, кабинет. Уже отплавано было в роду Свечиных всё, что положено для большой семейной биографии: в папках, аккуратно завязанных, хранились фотографии и Цейлона, и Мадагаскара, и средиземноморских портов, и портов Лиссабона и Плимута... В книжных шкафах, перешедших вместе с книгами по наследству от отца и старшего брата, в одинаковых переплётах, с зелёными наклейками на чёрном кожаном корешке, стояли тома «Морского сборника», лоции, книги по кораблестроению, сочинения по астрономии и метеорологии с таинственными и влекущими картами звёздного неба и синоптическими таблицами; пухлые, на тряпичной бумаге, тома путешествий Сарычева и Головнина, Врангеля или Лисянского, сопровождаемые огромными атласами с изображением курильцев или камчадалов; и на самых нижних полках - пленявший и увозивший далеко на клипере «Голубчик» Станюкович, весь пропахший морскими ветрами, населявший детство моряками в бескозырках и влекущими, головокружительными словами, вроде «гитовы», «гротбрамселя» или «лиселя»...

Всё стояло на месте в кабинете дядюшки, даже модель клипера «Задира», построенного ещё дедом.

- Боже мой, дядюшка... даже моделька на месте, - сказал Всеволод растроганно, снова возвращённый в мир детства.

- Моделька на месте... а вот ты-то как плаваешь? - Свечин вгляделся в лицо племянника; не было уже в его чертах юного, неопределившегося: первые тонкие морщинки протянулись от устьев глаз, нанесённые испытаниями войны и морскими походами. - Не писал столько времени... нехорошо! - добавил Свечин неодобрительно.

Когда-то после смерти мужа сестры, погибшего на затонувшем вблизи Севастополя гидросамолёте, он принял на себя руководство судьбой племянника. Он усердно поддерживал в нём влечение к морю, чтобы имя Свечиных не затерялось на флоте.

- Не писал, это верно... - признался Всеволод. - Но и после войны, дядюшка, дел у нас тоже хватает... траление, тактические занятия, то да сё, - он достал портсигар и преувеличенно долго разминал в пальцах папиросу. - Мне, дядюшка, нужен ваш совет... Собственно, отчасти для этого я и использовал отпуск, - Было его молодое лицо того коричневого оттенка, какой наносят не только загар или морской ветер, но уже и годы, - Я считаю, что со мной не совсем по справедливости обошлись, - сказал он, наконец, - Я рассчитывал, что после войны назначат меня на большой, хороший корабль... хотя бы на миноносец. Всё-таки я во время войны торпедным катером командовал. А меня на буксир перебросили: таскать щиты для артиллерийской стрельбы... Ведь хочется, дядюшка, больших масштабов!

Свечин очень внимательно поглядел на племянника.

- Так, так... продолжай, - сказал он заинтересованно. Но Всеволод вдруг как-то завял.

- Впрочем, что же так сразу о делах... мы ведь с вами почти четыре года не виделись. Дайте на вас сначала посмотреть, - сказал он, оглядывая Свечина, его кабинет с книгами, старинным глобусом по образцу Мартина Бегаима, придирчивой чистотой натёртого до блеска паркета. - Ах, дядюшка, дядюшка!...

Он вдруг повеселел и заулыбался.

- Ты что? - спросил Свечин подозрительно.

Но племянник продолжал улыбаться, глядя мимо, через его плечо: чёрное, заштрихованное, знакомое с детства пятно возле Цусимы на карте было начисто стёрто. С удовлетворением, тщательно стирал Свечин как-то вечером это пятно, как счищают ржавчину с оружия.

- Дядюшка, это не только трогательно, это... позвольте вас поцеловать, - сказал Всеволод и дважды поцеловал его в щёку.

- Сожалею... искренно сожалею, что ты не удовлетворён своей работой, - сказал Алексей Алексеевич, холодно приняв это выражение чувства. - Может быть, разъяснишь, что ты имеешь в виду, говоря о масштабах? Мне это тем более прискорбно, - продолжил он, закручивая в острия кончики усов, - что ваше поколение вышло в необычайное для приложения сил время... достаточно вспомнить хотя бы именно о флоте. - Он глядел теперь мимо, в густо уже посиневшее окно, обращенный, может быть, к Тихому океану, где на Курилах и на Южном Сахалине развевался снова флаг русских моряков, или к прёодолённым льдам Ледовитого океана, сделать который доступным для мореплавания мечтал неистовый и неутомимый Степан Осипович Макаров. - Для моего поколения Порт-Артур или Дальний - это целый кусок жизни, это судьба поколения. Так что же ты считаешь несправедливостью по отношению к тебе? - заключил он язвительно.

Всеволод самолюбиво покраснел.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.