Юг: провинция Тайнинь

Рассказ председателя исполкома провинциального совета товарища Шло Тыона

– Правильность и справедливость границы, разделяющей Вьетнам и Кампучию, неоднократно подтверждались главами обоих государств и не вызывали сомнений до тех пор, пока не без помощи Китая были сфабрикованы документы, из которых следовало, что граница должна проходить несколько восточнее нынешней. Это послужило предлогом для правителей Кампучии, вошедших в сговор с Пекином, начать военные провокации на всем протяжении границы. До последней минуты мы не хотели верить, что Кампучия, с которой нас связывала общая борьба с американскими агрессорами и их лакеями из Сайгона, посягнет на мир и покой наших сел. Мир был необходим не только нам, миллионы простых крестьян Кампучии хотели того же. Но их добрая воля не остановила агрессоров.

С июня по декабрь 1975 года кампучийские солдаты 17 раз нападали на мирных жителей пограничных уездов, зверски расправлялись с теми, кто не успел скрыться в лесах, угоняли деревенский скот, сжигали дома. Вооруженные вторжения продолжались в 1976 и 1977 годах, перерастая в ожесточенные схватки. Правительство Вьетнама было вынуждено подтянуть к границе армейские соединения, превратить мирные села в опорные пункты обороны. Но налеты кампучийских захватчиков продолжались.

Скрытно, в основном ночью, они пробирались в глубь нашей территории и, не осмеливаясь приближаться к пограничным заслонам, нападали на мирные поселения, с изуверской жестокостью расправляясь с женщинами, детьми, стариками. В результате погибали и оставались калеками тысячи невинных людей. В то же время кампучийская артиллерия продолжала обстреливать населенные пункты, дороги, переправы. Но это только удваивало нашу ненависть к врагу, нашу решимость дать ему достойный отпор. Чтобы не подвергать опасности мирное население, мы были вынуждены эвакуировать жителей 15 сел в глубь провинции. Их поля сейчас частично пустуют, частично обрабатываются бойцами ударных отрядов молодежи.

Да, если бы не молодежь, провинции пришлось бы трудно, военные действия ведутся вблизи плодородных земель, урожай риса с которых во многом определяет сельскохозяйственный потенциал провинции да и всей республики в целом. Каждый день, рискуя жизнью, под обстрелом кампучийских орудий юноши и девушки из ударных отрядов делают очень нужное стране дело – растят рис и маниоку, сахарный тростник и папайю.

Из центра провинции мы едем на восток, к границе, туда, где проходит сейчас линия обороны. Иначе как передовой ее не назовешь: еще за несколько километров до границы мы услышали гул артиллерийской канонады, увидели сожженные, разрушенные снарядами здания по обеим сторонам дороги, срезанные осколками деревья. В гуще каучуковых рощ виднелись временные, наспех построенные из бамбука и тростника шалаши беженцев. Иные семьи располагались просто под навесами из пальмовых листьев. Еду люди готовят здесь же, возле дороги, на кострах или примусах. Государственные органы, как могли, позаботились о беженцах: им раздают продукты, детскую одежду, снабжают топливом.

Последний приграничный населенный пункт – деревня Тханьлап. Сюда жители уже частично вернулись, но следы разрушений встречаются на каждом шагу, напоминая о разыгравшейся здесь трагедии частыми воронками, клубками колючей проволоки, разрушенными домами. Председатель сельсовета – пожилой, с ввалившимися от усталости глазами мужчина – выходит нам навстречу, извиняется, что не может проводить: за трое суток ему не пришлось поспать ни разу. «Слишком много работы, надо спасать урожай, отстраивать разрушенные кампучийцами дома, заканчивать возведение оборонительного вала на окраине деревни. Людей не хватает». Он извиняется, протягивает руку: «До свидания. Хорошо, что вы приехали. Пусть о том, что здесь происходит, узнает как можно больше людей. Может быть, тогда придет конец всему этому и мы сможем спокойно трудиться на своей земле и воспитывать своих детей». У него жесткая, с твердыми мозолями ладонь. Ладонь крестьянина и старого солдата.

Дорога прорезает трехметровой высоты оборонительный вал, склон которого утыкан острыми бамбуковыми стрелами. С внешней стороны вала – ров, наполненный водой. Это первая линия обороны, возведенная ополченцами, бойцами ударных отрядов, крестьянами. Каждый мужчина из деревни знает свое место на вале в случае подхода врага. Отряды кампучийских войск были выбиты отсюда с большими для них потерями. Но противник не успокоился, он еще кое-где пытается атаковать. Что ж, всюду его ждет решительный отпор.

Останавливаемся возле позиций артиллерийской батареи. С десяти шагов едва удается разглядеть стволы орудий, повернутых на запад. Отличная маскировка! Артиллеристы предупреждают: дальше лучше идти пешком, на машине опасно. Утром батарея подавила две огневые точки противника, корректировщики передали, что ни один снаряд не пропал зря. Возле лафета горкой лежат закопченные гильзы. Командир расчета 85-миллиметрового орудия сержант By Тхань Кань замечает мой взгляд. Кивает на гильзы.

– У нас нет иного выхода, кроме как поговорить с врагами на их языке. Голос этой штуки, – он кладет руку на орудийный затвор, – для них убедительнее, чем здравый смысл.

Кань умолкает, присаживается на пустой снарядный ящик. Потом снимает каску, вытирает мокрый лоб.

– У меня есть товарищ на соседней батарее. Его десятилетнюю сестру кампучийские солдаты сожгли на костре. Когда он узнал об этом, у него поседели виски и он три дня не мог произнести ни слова. Он очень любил ее и даже в армии мастерил для нее игрушки из глины... Есть хоть один человек на свете, который может ответить, в чем она была виновата в свои десять лет?!

Мы идем по дороге, помеченной на карте номером 13, мимо заболоченных, покинутых людьми рисовых полей. Каждый шаг взметает над дорогой красноватое облачко пыли.

Тончайшим налетом она покрывает нашу одежду, садится на лица, лезет в глаза. Откуда-то справа, из глубины джунглей, до нас доносится протяжный артиллерийский гул, рев двигателей. Нас обгоняют несколько бронетранспортеров. Из одного высовывается боец, улыбается, что-то кричит, поднимает над головой сжатый кулак: жест, понятный без слов, ставший интернациональным девизом всех борцов за свободу и независимость: «Они не пройдут!»

Дорога № 13 тянется дальше, обрываясь на горизонте зарослями джунглей, а мы сворачиваем налево, к виднеющимся вдали развалинам какого-то здания. Где-то там, за искромсанными, с корнями вывороченными из земли деревьями, опорный пункт одного из пограничных отрядов, о героических действиях которого мне кое-что уже рассказывали в пути. Совсем недавно здесь шли бои, об этом свидетельствуют свежие, краснеющие глиной воронки, звенящие под ногами автоматные гильзы, черные осколочные отметины на стволах уцелевших деревьев.

Высокий земляной вал опоясывает крохотный лагерь с четырех сторон. В основании вала узкие горизонтальные прорези – для круговой обороны. Заместитель военного комиссара провинции майор Ле Ван Луен, сопровождающий нас, называет пароль. Мы проходим в лагерь. Посередине внутреннего дворика под тростниковым навесом несколько бойцов чистят оружие, вдоль вала с автоматом наперевес прохаживается часовой...

Согнувшись, лезем в один из блиндажей. Через одну-две минуты глаза привыкают к темноте: возле маленького дощатого стола две табуретки, рядом на скамье полевой телефон, вдоль стен жесткие солдатские нары, покрытые циновками, кое-где над ними висит оружие. Двое или трое бойцов спят, отвернувшись к стене.

Дожидаясь командира, пьем с дежурным сержантом крепкий, пахучий зеленый чай из закопченного до черноты чайника с зазубренным носом. Сержант улыбается, похлопывает чайник по крышке.

– Он вместе с нами все бои прошел, тоже вот ранен был, еще в ноябре прошлого года... Давно уж новый выдали, а мы привыкли к этому, жалко выбрасывать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.