Прежде его стихией была атака — острая, замысловатая, и умел Юрзинов не только сам начать ее, подыграть партнерам, но и завершить комбинацию. Теперь на первый план выдвигались задачи оборонительные, и нападал Юрзинов с оглядкой, ни на минуту не забывая про безопасность своих ворот.

И два следующих сезона был он кандидатом в сборную, участвовал в товарищеских матчах, ездил в Канаду, но в окончательный список не попадал. Каюсь, после гренобльской Олимпиады в толстой тетради, где записано у меня все, что связано с мировыми чемпионатами, две цифры — «количество сыгранных матчей — 9», «количество заброшенных шайб — 5», стоящих против фамилии Юрзинова, обвел я красным карандашом, твердо уверенный, что никогда больше цифры эти не переменятся.

Но Юрзинов попал на первенство мира. Год спустя. Из тех, с кем начинал он здесь же, на стокгольмском льду, в 1963-м, осталось четверо, остальные ушли из сборной трехкратными, четырехкратными, пятикратными чемпионами. Юрзинов стал чемпионом мира во второй раз.

В том сезоне дела у динамовцев складывались неважно. А потом, когда, казалось, все потеряно, игра вдруг пошла. В морозный декабрьский вечер на своем стадионе динамовцы обыграли «Спартак», что не случалось уже давно, и я в еженедельнике «Футбол — хоккей» похвалил Юрзинова, да, наверное, не в меру пылко, потому что остановил меня как-то Старшинов и не без ехидства спросил: «Как же так... Юрзинов нас один обыграл?!»

Юрзинов в тот вечер будто помолодел лет на пять и так же, как пять лет назад, самозабвенно и результативно атаковал — атаковал, а не защищался, и, пожалуй, впервые об обороне больше думал Старшинов. После матча остановился он рядом, удивительно высокий на коньках, и вопреки всем своим правилам, предписывающим сдержанность, улыбнулся счастливо и произнес залихватски: «Вот так-то...» И в чуть узковатых глазах светилась такая удаль, что тотчас я вспомнил наш разговор в МГУ и обещание Юрзинова взять реванш.

В Стокгольм он поехал вне тройки, запасным, и сыграл только в двух матчах. Журналисты рассказывали потом, что переживал Юрзинов, просил ставить его чаще, но у тренеров было свое мнение. А на приеме после чемпионата Тарасов обнял Юрзинова и сказал сочувственно: «Спасибо за терпение!» Надо же так сказать... Всегда поражаешься безжалостной точности тарасовских оценок.

Да, жизнь научила Юрзинова быть терпеливым. И не только в спорте. Ведь нет ничего заманчивее, поучившись журналистике год-два, взяться за перо с единственным желанием самоутвердиться, увидеть в печати свое имя. Юрзинов не спешил. Раз в ложе прессы во время матча зашел разговор о юрзиновской неторопливости — как же так, на последнем курсе, а ни разу нигде не печатался. Каждый объяснял это по-своему, а Евгений Рубин, обозреватель «Советского спорта», сказал: «Не сомневайтесь — пишет он дома... Учится. Принесет, когда увидит, что начинает получаться». Позже я передал Юрзинову весь разговор и спросил: «Пишешь ведь?», а он ответил: «Конечно, пишу» — и так хитро улыбнулся при этом, что я не понял, шутит он или говорит серьезно.

И вспомнилось мне, что как-то в телевизионной передаче нескольких динамовцев, и Юрзинова в том числе, попросили рассказать об их тренере. И когда все, много раз слышанное о Чернышеве, было добросовестно пересказано, пришла очередь Юрзинова.

«Завидую я Аркадию Ивановичу, — сказал он, — завидую его отношениям с сыновьями, умению ненавязчиво ладить с ними, быть для них другом и добрым советчиком. Был бы счастлив, если бы у меня с сыном все сложилось так же»...

Сыновья Чернышева были мне знакомы. Приходят на хоккей два высоких, симпатичных парня, неуловимо похожие на отца. После слов Юрзинова, признаюсь, взглянул я на Чернышева другими глазами. Потому что, согласитесь, разные это вещи: тренировать прославленных мастеров и дружить с собственными, совсем взрослыми сыновьями.

Я не стремлюсь этим примером убедить кого-то в журналистских способностях Юрзинова, хочу лишь отметить умение мыслить нешаблонно, рассказать что-то свое, точно подмеченное.

«Известный хоккеист, заслуженный мастер спорта Владимир Юрзинов заканчивает факультет журналистики Московского университета. Позавчера вечером состоялась защита его дипломной работы на тему «Освещение чемпионатов мира по хоккею на страницах спортивной печати». Комиссия единогласно оценила работу Юрзинова на «отлично».

Все ясно, подумал я, прочитав эту заметку в газете. Все ясно: ну, два сезона, ну, три — клюшка и коньки будут отложены навсегда. Останется радость пережитого: белый прямоугольник поля, гул трибун, неповторимый азарт борьбы. И грусть останется: не так все ладно получалось в спорте. Начнется новая жизнь. И можно будет вновь, не на площадке уже, а на газетных страницах, доказывать людям, какая это чудесная штука — спорт.

Наверное, только что закончившийся сезон, четырнадцатый для Юрзинова в большом хоккее, многое должен был определить в дальнейшей его судьбе. Но сложился он необычно: «Динамо», долгие годы довольствовавшееся малым, вдруг вышло вперед, отбросив с привычных мест армейцев и спартаковцев. И надо было всеми силами лидерство сохранить, потому что для молодых динамовцев это, наверное, еще не раз повторится, может быть, станет привычным, а для него или для Давыдова, например, это последний или, возможно, предпоследний шанс...

Я приехал к нему в Новогорск в середине апреля, когда все уже понимали, что динамовцам не суждено стать первыми. Мы долго бродили по весеннему лесу и говорили только о хоккее. Когда я спрашивал нетерпеливо: «Что же дальше?», Юрзинов пожимал плечами или говорил что-то неопределенное. Но из бесконечных разговоров о шансах команд, о предстоящих матчах, о натиске ЦСКА узнал я, что прошедшей зимой по-настоящему почувствовал он вкус к труду тренера. Что весь сезон помогал Чернышеву, а потом, когда был старший тренер на чемпионате мира, самостоятельно руководил командой, что интересно ему работать с молодыми ребятами, особенно в плане психологическом — настройка на матч, разговоры по душам, что по-новому присматривается он к тренерам, не как игрок уже, а как молодой их коллега, и даже тетрадь завел, где высказывания тренеров, наиболее запоминающиеся, записывает. Узнал, что и для журналистики с трудом, но находится время, и, напечатав очерк о Мальцеве в журнале «Физкультура и спорт», пишет еще что-то, о чем пока говорить не хочет.

А потом, провожая меня на автобус, сказал: «...Нельзя, нельзя рано уходить из хоккея. Вот Майоров, например. Как бы он сейчас еще играл. Ты посмотри на него: ни одного грамма лишнего... А скорость какая. Нет, не надо спешить...» Я напомнил ему, как шесть лет назад собирался он бросить хоккей. Володя рассмеялся...

Слишком уж просто понимал я Юрзинова. И его слова о реванше понял слишком прямолинейно: попасть в сборную — и только. А за обещанием этим скрывались задачи, пусть менее яркие, но для выполнения сложные необыкновенно: не растеряться в цепи неудач, суметь сохранить чувство собственного достоинства, победить все колебания свои, утвердиться безоговорочно в мысли, что спорт — главное в жизни, хоть и приносит он не только радость, но и боль.

«...Шайбу забросил Владимир Юрзинов!» Катится к центру поля, вскинув руки, не скрывая радости, динамовский хоккеист под номером 17. И вспоминаются вновь мудрые тарасовские слова: «Спасибо за терпение!»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.