Это был портрет ученицы отца и ирининой пионерки, портрет той, чьё имя сделало родной городок Некрасовых широко известным.

Мать вошла и села на сундучок, оживлённо поглядывая на дочерей. Про свет забыли. В окно льдистые листья так были алы, что казались горячими. И светло-голубое стало сиреневым. А через глазок - он в ослепительной этой растительности не виден стал - с раздольем вливалось солнце. Широкий поток его накрыл диванчик, куда забралась с ногами Ирина.

- А знаете, что у меня сохранилось в памяти? - Ирина кивнула на портрет народной героини. - Вот пишут, мы все тут учили её... У папы азбуке и у меня (я вела Конституцию в старших классах), и у многих других училась она. А вот...

Во время летних каникул я становилась вожатой и возила ребят в лагерь. Всё в лагере ребята устраивали сами: арки, беседки из берёзок, разделывали аллейки, мостики через ручей. Ребята очень любили лагерь, созданный своими руками. И день открытия был, как пуск завода для выстроивших его. И вот была девочка, - с лукавой материнской нежностью Ирина улыбнулась портрету народной героини. - Правда, выделялась активностью. Ребята её избрали председателем в отряде. Но была одна слабость: боялась темноты. В детстве кто-то напугал её в тёмной комнате.

Назавтра открытие лагеря. За нею и её отрядом закреплены были линейка и, главное, флаг. Они в городе заготовили что нужно и в лагере линейку приготовили: мачту из лесу приволокли, сшили флаг. Только поднять. И вдруг обнаруживается, что нет шнура! Упустила из виду, не купила. Я рассердилась, говорю: «Иди сама в город да, смотри, возвращайся сегодня же со шнуром!» Расстроилась, думаю: на рассвете бы, хоть до приезда гостей, завтра успеть поставить мачту.

Дело было утром, а до города восемнадцать километров. Ушла... К вечернему чаю вдруг потемнело. Да как начало грохотать!... Ни зги не видно! То ослепит, словно тут где-то рядом рвётся, то вновь чернота сомкнётся. В жизни не помню такой тьмы!

Сердце у меня неспокойно. Ребят уложили рано, маленькие не спят, плачут. Хожу от дома к дому наощупь, самой страшно. Наконец уснули. Думаю: «Вот хорошо, осталась моя девочка в городе, а утром приедет с шефами; люди свои, вместе и поднимем мачту». Только двое дежурных старших мальчиков не спят: поддерживают костёр у склада. Глубокая ночь уже. Я им говорю: «Пойду, сосну». Вдруг в свете костра рыжая морда собачья... Её собака! У меня сердце так и упало: не дошла!... Какое несчастье! Гляжу, она в свете костра смеётся и пучок какой-то протягивает. Я понять не могу. «На, - говорит, - шнур». «Ты с ума сошла!» «Но ведь ты сама велела сегодня!» «Одна?» «Я с Альмой!» - и вдруг - порывистая была - бросается мне на шею и начинает целовать и обнимать. «Спасибо, - говорит на ухо, чтобы мальчишки не слышали, - теперь мне темноты никогда не бояться! Страшнее этого не будет?»

... Ирина смеялась. Мать плакала. Саша изумлённо покачивала головой: мол, ну и ну...

В мирной тиши слышно было, как спешат за стеной иринины ходики, торопят время. А солнечный свет уже переместился на Сашу, она прилегла под тёплой его пеленой.

Все ждали. Чего?

Мать встала, подошла сзади, стала Сашу тихонько гладить. Даже котёнок, ступая важно, прошёл к сашиной ноге и стал тереться, мурлыча своё: «Надо, надо...» Ирина не шевелилась. Саша сжала вдруг подушки, зашептала, уткнувшись в диван: «Хорошие вы мои! Настоящие!» Потом подняла голову, лицо её полыхало.

- А в какую школу-то? - спросила она вдруг.

- В Ленинскую! - тотчас отозвалась мать.

Саша с живостью перемахнула к окну. В глазок было ей хорошо видно, как в голубизне, на белой горе, мерцает, вся в инее, родная Ленинская школа, та, в которой ещё отец обучал, где потрудилась старшая сестра, где выросла девушка, пошедшая на смерть во имя Родины.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.