- Спасибо, Валя, за книги! - крикнул уже им вслед инженер.

- Как «Пугачёв» освободится от этой зловредной тёщи, обо мне не забудьте, - напомнил шофёр.

Осторожно пробираясь сквозь толпу, уже теснившуюся у автобусов, машина выехала на завьюженную дорогу и продолжала путь. В косое смотровое зеркальце было видно, что шофёр улыбается. Инженер снова принялся тихонько насвистывать под нос про степь, про замерзающего ямщика, но в таком резвом и бодром темпе, что извечно печальная песня эта звучала даже весело.

Огни шахты давно остались позади, увязнув в густом снежном месиве. Попрежнему на сотни километров кругом расстилались бесконечные, занесённые снегом просторы. Колючие вихри беспрепятственно гуляли по ним, но теперь как-то не думалось об этом первозданном пейзаже, а думалось о том, что вот тут, на большой глубине, может быть, под этой дорогой, где машина с трудом прокладывает путь между сугробами, люди, вооружённые самой современной техникой, копают русло будущей подземной реки.

Золотая медаль

- Ведь вот, кажется, будто и просто выполнить вашу просьбу. Столько людей каждый день видишь, столько кругом нового, небывалого...

Начальник стройки поднялся из-за стола, прошёлся по комнате. Щегольские, ярко начищенные сапоги его поскрипывали. Была ночь. В квартире, чисто прибранной, ко по-холостому неуютной, было тихо. Постукивала вода в батареях парового отопления. Где-то далеко не очень умело играли на гармошке. Но однообразная её мелодия, смягчённая стенами, едва слышная, приобретала какую-то особую прелесть.

- Рассказать о какой-нибудь интересной, особо запомнившейся встрече?.. Так, так, так...

Собеседник произнёс это задумчиво, как бы разговаривая сам с собой. Высокий, тяжеловесный и в то же время какой-то весь собранный, с голым, чисто выбритым черепом, он остановился около одного из окон и отбросил штору.

Чёрная густая тьма прильнула к стеклу. На её фоне, как на старой китайской гравюре, вырисовывались причудливые контуры сказочного леса, искусно начерченные моровом.

Стрелка на стенных часах медленно шла по кругу. Казалось, хозяин кабинета, стоя у окна, думает о чём-то своём, очень далёком от заданного ему вопроса. А может быть, ни о чём не думает, а просто отдыхает от многочисленных забот или стоя задремал с открытыми глазами, как это случалось на фронте с командирами в дни больших наступлений.

Неожиданно он резко оторвался от окна:

- Хорошо. Я расскажу, пожалуй, один такой случай. Только не удивляйтесь: случай будничный и даже к нашим делам прямого отношения не имеет. Садитесь, а я буду ходить. Так, на ногах, мне лучше отдыхается.

Произошло это в управлении, в моём кабинете. Народу ко мне ходит много. И вот как-то в начале лета предстал передо мной какой-то молодой человек. Вошёл и говорит: «Я к вам с жалобой на непорядки в управлении». Произнёс он это тихо, вежливо, но почему-то я понял, что в нём всё кипит и что он, должно быть, все силы напрягает, чтобы не сорваться... Пригляделся. Лицо крупное, некрасивое, но привлекательное юношеской чистотой своей, что ли. Глаза сердитые, на щеках румянец пятнами, скулы так и ходят... Очень он мне вдруг почему-то сына моего Борьку напомнил, который погиб где-то в этих краях в сорок втором году.

«Что ж, - говорю, - садитесь, молодой человек, выкладывайте, чем наше управление вам не угодило».

Бросил он на меня сердитый взгляд. «Вы, - говорит, - товарищ начальник стройки, пожалуйста, не улыбайтесь. Я пришёл заявить, что набором кадров ведают у вас сухие чиновники, деляги, плохо разбирающиеся в политике партии». Отвечаю ему совершенно искренне: от вас, мол, первого такое слышу, очень строгий, должно быть, вы человек... А надо вам сказать, что на кадрах сидят у нас люди толковые, опытные. Говорю ему:

«Переходите, товарищ, к фактам. Чем это наши кадровики в ваших глазах так себя уронили?»

Он весь как вспыхнет: «Прошу оставить шутливый тон! Я такой же советский гражданин, как и вы, пришёл к ваш по делу, и извольте слушать серьёзно». Отчитал он меня таким образом и выкладывает жалобу. Оказывается, не приняли его на курсы экскаваторщиков. У него среднее образование, и ему предлагают идти на любые курсы: десятников, геодезистов, лаборантов, диспетчеров. А он в экскаваторщики - и только!

Выслушал я его и отвечаю, что ежели он прав, то сухой и отсталый чиновник - это я сам, потому что именно я такой приказ и подписал. Он хмуро мне так: «Неверный приказ, отмените...» Очень он был хорош этой своей юной настойчивостью, непосредственностью, верой в свою правоту. В искреннем его негодовании было что-то подкупающее, и захотелось мне обязательно убедить его в моей правоте.

Чуть не насильно усадил его в кресло и говорю: давайте, мол, объясните подробно, почему приказ мой кажется вам неверным. На стройку коммунизма стремитесь попасть не вы один. Тысячи! Наша и моя лично обязанность - целесообразно, с большей пользой распределить людей, помочь им найти профессию. Тех, кто имеет аттестат зрелости, мы направляем туда, где их образование может им больше пригодиться... Слушал он меня, слушал да как вскочит! В глазах торжество, какое иной раз видишь у задорного охотника, когда ему хитрую дичь удалось взять на мушку. "У вас, - говорит, - стройка коммунизма, ведь так? Здесь столько техники и такая техника, что основные различия между умственным и физическим трудом тут у вас быстрее ликвидируются. Так? Я, - говорит, - уже побывал на объектах, видел машины. Разве у тех, кто на них работает, физический, а не умственный труд?» И, не давая мне возразить, кричит: «Разве с ним сравнишь труд десятника? Труд, - кричит, - в нашей стране - творчество, а творчество - это уже сфера ума, а не физической силы... И советую вам отменить свой приказ, и как можно скорей...»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.