Павшим и живым...

Давай закурим, товарищ. Сядем и помолчим. Вспомним...

Пустыми глазницами выбитых окон смотрели на нас две полуразрушенные хаты. Это почти асе, что осталось от большого хутора Мелехова. Вдали, если верить карте, должен был виднеться хутор Садовый, но на его месте одиноко и нелепо торчала стена обвалившегося сарая. Направо, как и сейчас, темнела полоска леса, а за ним несла свои воды к морю Кубань.

Да, это было здесь...

Дни рождались и угасали в грохоте разрывов. Гул самолетов не утихал круглые сутки. Над нами разгорались воздушные бои, в которых иногда одновременно участвовало более ста истребителей. Это были дни, когда в небе Кубани родилась слава Покрышкина и братьев Глинка.

В перерывах между бомбежками «а вершине и склонах высоты рвались снаряды и мины, пулеметы часами не давали возможности поднять голову.

Много раз переходила из рук в руки сопка, вдоль и поперек исхлестанная свинцовым смерчем. Этот клочок всхолмленной кубанской земли был сильнейшим оборонительным узлом пресловутой гитлеровской «голубой линии». Фашисты оплели высоту проволочными заграждениями, опоясали минными полями и, не считаясь с потерями, старались удержать ее. Два месяца на этом рубеже шли ожесточенные бои.

Не суждено прочитать эти строки любимцу всей дивизии подполковнику Леону Акопову, двадцативосьмилетнему командиру 221 - го стрелкового полка. Он погиб на подступах к сопке... Здесь перестало биться сердце военфельдшера комсомолки Вали Кащук. Многим раненым спасла она жизнь. Казалось, не знала страха эта стройная девушка, на выцветшей гимнастерке которой сияли ордена Красного Знамени и Красной Звезды.

Нет, не затуманило время дорогие черты наших боевых товарищей. Мы помним их и часто в будни быстротекущей мирной жизни чувствуем их локоть...

От раненых, направлявшихся в госпитали, люди за много десятков километров от «высоты героев» знали о разгоревшемся там сражении. И нередко, подавая кружку воды почерневшим от пыли и бессонницы военным шоферам, которые доставляли на передовую боеприпасы и продовольствие, спрашивали:

- Как там на сопке, за Крымской?

- Жарко, - коротко отвечали водители и, окинув взглядом небо, где каждую минуту могли появиться вражеские самолеты, мчались дальше.

Никогда не забыть одного знойного июльского дня. Четырежды брали наши бойцы высоту, и четырежды гитлеровцы сбрасывали их с гребня. Я поднялся туда, когда солнце уже садилось. Только что, после пятой атаки, батальону старшего лейтенанта Лекарева удалось закрепиться на вершине.

Кругом чернели воронки, за ноги цеплялись обрывки колючей проволоки. Глубокой зигзагообразной траншеи, проходившей по гребню сопки, местами совсем не было видно. Вровень с землей ее заполнили тела убитых. Они лежали друг «а друге в такой последовательности, в какой катились волны атак и контратак: ряд наших, ряд немцев...

В этот день старший сержант Давыдов, когда у него отказала винтовка, одолел пятерых немцев, сражаясь прикладом; Горбуновский и Коноваленко подорвали гранатами фашистский танк. Во время последней контратаки немцев на одном из изгибов траншеи остались в живых только сержанты Найденов и Кольцов. На них бросился целый взвод гитлеровцев. Автоматным огнем сержанты отбили врага. Через несколько минут фашисты атаковали их снова. И опять не дрогнули советские воины. Когда у них кончились патроны, Найденов и Кольцов взялись за гранаты. До самого вечера вели они неравный бой, удерживая свою позицию до тех пор, пока подошло подкрепление и высота была взята. Так дрались в те дни многие. Недаром уже тогда получила эта сопка, скромно обозначенная на военных картах трехзначной цифрой, выразительное название «высоты героев».

И вот спустя ровно пятнадцать лет я вновь стою на вершине сопки. Подъем не очень крут и долог, но почему так сильно бьется сердце?... Рука невольно тянется к фуражке и сдергивает ее.

Только что прошел дождь. Невесть откуда взявшийся ручеек уже пробил себе дорожку и, весело журча, бежал вниз, к подножию высоты, где радовал глаз яркий, сочный ковер озими. А здесь, на вершине, трава была чахлой, ее редкие зеленые кустики терялись в ржаво - бурой каменистой россыпи. Приглядевшись, увидел я, что многие камешки, усеявшие вер. шину, имеют коричневато - охристый оттенок, характерный для пород, содержащих железо. Один из них поразил меня странной, причудливой формой: он напоминал щепку с неровными, занозистыми краями. Я поднял его. И только тогда догадался, что держу в руке. Это был ржавый, потемневший от времени осколок снаряда.

Долго стоял я на вершине. Вспоминал ту, другую, трудную весну, и хотелось мне узнать: какая жизнь пришла сейчас в эти места, где пятнадцать лет назад бушевала смерть?

Пойдем, товарищ, посмотрим, как трудятся сегодня здесь люди и чтят память тех, кто ценой своей крови и жизни освободил эту землю от врага. И рассказ об этом посвятим воинам, павшим и живым, в честь которых безымянная некогда сопка получила свое славное имя.

Принятая эстафета

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.