Эта железная палка с тяжелыми шестеренками на концах лежит теперь у него на груди, он пытается приподнять ее, и руки у него напряглись, вены вздулись, как не лопнут.
«Это из моего молока кровь!» – проносится у Фаты, и сухое, смуглое лицо ее слегка розовеет, когда она и раз и другой провожает взглядом эти железные колеса, которые то плывут вниз, то подрагивают у Рамазана над головой.
Он бросил наконец штангу. «Дымб!» – снова дрогнула земля под ногами. А Рамазан отряхнул ладони от ржавчины и погладил руку сперва около одного плеча, потом около другого.
– У нас хорошая столовая, нан. Надо к ней привыкать.
– Чего же там привыкать, если хорошая? – Глаза у Фаты становятся недоверчивыми.
– Это к слову пришлось. А она решает:
– Значит, так: три курицы сварила, возьмешь. Пять десятков яичек, я их семечками пересыпала...
– Куда я там дену еще семечки?
– Как куда? Будешь щелкать с друзьями, В голосе у него слышится укор:
– Нан!
– Как будто я не вытряхивала у тебя полный карман, когда последний раз стирала брюки!
– Это – другое дело, – твердо говорит Рамазан. Чего с ним спорить!
– ...четыре сыра, – продолжает перечислять Фата. – Две тыквы. Связка лука.
– Ты меня как будто на базар собираешь!
– Не думай, что это только тебе.
– А я и не думаю. Только все равно много. Ты их балуешь, нан!
– Это не твоя печаль! – нарочно хмурится Фата. – Твое дело – довезти все в целости, в автобусе ничего не забыть и передать то, что я скажу. И не отказываться потом...
– Ясно, когда будут сажать за стол!
– Пойду-ка на часы гляну, ты поспеши!
– Солнце уже высоко, – смеется Рамазан, – уже почти полдень, стадо выгнали, и все автобусы могут уйти...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.