Со мной ничего не случится

Она присела у его носилок и принялась чисто по-женски хлопотать — устраивать его получше. Сунула что-то под голову, положила поудобнее раненую ногу.

— Это у тебя откуда овчина?

— Борис где-то достал. Она, знаешь, какая теплая.

— Вот и хорошо. Ты лежи, лежи спокойно...

В печной лунке горел маленький «моргасик», судя по запаху, на лампадном масле. Но им хватало и «моргасика».

— Ты чего разулыбался?

— Да так, вспомнил... Свидание наше прямо, как у Наташи с Андреем в «Войне и мире».

— Вот уж не прямо! Разве что и там и тут Наташа. Ты-то ведь не умирающий! Да и не князь, как и я не графиня...

Она взяла его руку в маленькие, холодные от мороза ладони.

— Помнишь, ты нам с Машей сказал про Великуши, что крепкое место?

— Это после разведки.

— Ну да. Так вот был за них бой, тяжелый-тяжелый. Пятого марта там ребята погибли.

Ленина рука дернулась, но Наташа удержала ее и, покачивая, словно баюкая, рассказывала:

— ...Женька был смертельно ранен на берегу. Пуля попала в горло. Так и упал лицом вниз, обхватив землю руками. Кровь лилась у него из горла и тут же замерзала... Тогда же убило и Сережу, а Бориса — на следующий день. Ты помнишь Зину, санитарку из соседней роты? Борька еще влюблен в нее был. Пятого, когда наши меняли позицию, ее тяжело ранило в ноги. Она на помощь позвала, к ней поползли и не доползли. Тогда она крикнула, чтобы ее оставили, не губили людей. Наши в бинокль видели, как фашисты к ней подбежали, как она в переднего плюнула и как ее добили. Это наша Соня рассказывала, она там была. Борис вечером пришел в санвзвод, узнал все и стал ходить, ходить... Потом сказал: «Сонечка, я один из нашей братвы остался. И теперь вот Зина. Ну, я завтра этим гадам за нее я не знаю что сделаю». И назавтра в атаке погиб. В этом бою и наш комполка тяжело ранен был. Я ближе всех оказалась и его вытаскивала. Сначала на себе, потом остановила санитарку с волокушей.

— Не зря, значит, тебя в санвзводе мурыжили?

— Значит, не зря. Тащим мы его, а он стонет и просит поскорее. Крови он много потерял. Знаешь, ему, наверное, ногу отнимут. Его в Москву направляют, а меня посылают сопровождать.

— Зайди к моей маме,— попросил Леня.— Я написал ей, а ты еще зайди, ладно? Я тебе адрес дам.

— Хорошо, Ленечка, я еще завтра к тебе забегу перед отправкой и адрес возьму.

— А чего ты такая... усталая?

— Что ты! Я не усталая. Я уже повоевала. Знаешь, мы с Машей счет открыли. Пошли с ней за фашистскими «кукушками» охотиться. Залегли, озираемся. А мне не понравилась что-то сосна одна. В чем дело? Пригляделась, а на нижних ветвях снега совсем нет. Толкаю Машу, а она мне шепчет: «Ой, как я волнуюсь, Наташка!!» Я ей: гляди, мол, крона у этой сосны густоватая слишком. Навела я, стараюсь все спокойно делать, выстрелила — с дерева снег посыпался и фашист слетел.