Шумят поля

С квартирой Тоня устроилась быстро. Ей отвели комнату в белом домике с плоской крышей. Два окна, маленькая кухонька. - всё было аккуратно и даже уютно. Над койкой висела чёрная надтреснутая тарелка репродуктора, и по утрам, когда Тоня уже уходила на работу, тарелка вдруг начинала дребезжать и говорила приветливым голосом:

- Говорит Москва, доброе утро, товарищи!

В колхозах начиналась уборка урожая. МТС работала с рассвета дотемна. Хлеба шумели на полях, низко клонясь от горячего ветра, словно просили у человека внимания к себе, к своим тугим золотым колосьям.

Директор МТС Азаров, широкоплечий высокий мужчина с седеющей бородой, встретил Тоню хмурым взглядом: он не высыпался, разъезжая по полевым станам. Здороваясь, Азаров протягивал лодочкой чёрную в трещинах ладонь и говорил:

- Вам опять выезжать придётся. Справитесь?

Когда он узнал, что Тоня была танкистом, он втайне проникся к ней уважением, но ему не нравилось, что без восхищения смотрела она на жёлтые, глинистые поля, на журчащие мутные потоки в арыках и даже глубокая яркая синева неба не привлекала её. Азаров искал причину этого равнодушия и всё допытывался:

- Вам не трудно ездить? Нога не беспокоит? - и смотрел в её зеленоватые, спокойные глаза, но она отрицательно качала головой:

- Нет, что вы! Она только перед погодой ноет. А так я и не чувствую... - потом махала рукой в сторону солнца. - А погода здесь не меняется, вопреки Гераклиту...

И уходила, напевая песню, слышанную у трактористов:

Светит солнышко на небе ясное, Цветут сады, шумят поля...

Возвращалась Тоня по вечерам усталая, грязная, спрашивала почту, но писем не было. Долго мылась а большом эмалированном тазу, взятом у соседки, потом ложилась на койку и думала о Москве, о том, как прохладно сейчас на Лиственной аллее, какие картины идут в кино и кто теперь сидит на её месте в «мечталке». Засыпала она быстро, и во сне ей снилась Москва, нарядная, в нитках белых огней, шумная и многолюдная.

В самый разгар уборки в МТС всё чаще случались простои: часть машин износилась за время войны, прежний старший механик, вероятно, запустил дела с ремонтом, и теперь Тоня вместе с Азаровым выезжала в полевые станы на целые сутки. Лицо её загорело на солнце, сама она окрепла. Приходилось много спорить с трактористами, порой упрекая их в небрежности, иногда садилась с карандашом в руках - доказать их неправоту, но когда чувствовала, что сама неправа, что в бригадах не меньше её болеют за исход, тогда вместе со всеми лазила в пыли под машины, подолгу копалась в металлических внутренностях, исправляя, прочищая, налаживая. Запах бензина вызывал в ней чувство зависти: часто хотелось самой сесть за руль и выехать в поле.

Только здесь Тоня поняла, как бескрайны бывают степи, как много они дают душе, охваченной стремлением к простору, к широте, к прозрачным синеющим горизонтам. И лежала она, горячая казахская степь, распахнутая, открытая, манила тонкими, чуть зеленоватыми линиями там, где небо соприкасается с землёю, и звенела птичьими голосами, клёкотом орлов, пронизанным солнцем воздухом. Она была похожа на песни, слышанные Тоней по дорогам от казахов, - на долгие песни металлического тембра, несколько монотонные на первый взгляд, но таящие в себе все звуки - от посвиста сусликов в травах еркоп, мортык и жусан, которую так любят лошади за солоноватый привкус, до шороха ветра в камышах Сыр - Дарьи, в её болотистых плавнях, где мелькают фазаны и бродит по кривым звериным тропинкам узкомордый кабан. Над этой степью часто летают теперь самолёты, и, верно, им видно сверху это огромное золотистое поле пшеницы, по которому жуками ползают тракторы и комбайны и посреди которого иногда стоит и Тоня, чуть зажмурив глаза от слепящего солнца...

Молодой белозубый казах Серсембай Шурамбеков однажды спросил у Тони:

- У вас родные в Москве?

- Нет, - ответила она.

- Друзья? Жених?

- Друзья... - ответила Тоня и подумала о том, что, наверное, Володя был ей не только другом, что именно из - за него так часто вспоминает она Москву, так хочется ей быть поближе к Москве.

Впрочем, она сейчас немного не так выразила своё настроение... Но в эту минуту её отозвали, и она не успела объяснить лукавому Серсембаю, что такое дружба и как много в ней общего с любовью. Иной человек может легко и спутать.

Вечером у костра трактористы тонкими ломтями нарезали душистую дыню. Тоня принимала от Серсембая жёлтые сочные дольки и всякий раз смеялась над своей неловкостью, когда сладкий сок капал на подол платья, и тыльной стороной руки вытирала мокрые губы.