Все было предельно просто в те дни. Когда Николай пришел со смены – усталый пришел, пресс у них накануне полетел, весь день в нервотрепке, – она сидела в комнате, ждала его, а Тим уже спал.
– Коля, – сказала она, – ты меня прости, но я ухожу от тебя.
Он не понял, засмеялся:
– Из-за того, что я пришел поздно?
– При чем здесь это? – Она слишком быстро раздражалась, начинала повышать голос, срывалась на крик – чаще всего, но в тот вечер сдерживала себя: не хотела скандала. – Я совсем ухожу.
Он медленно, нарочито медленно стянул куртку, бросил ее на стул, медленно подошел к окну, достал сигарету, медленно разминал ее. Он не знал, что сказать. Он вообще не знал, что говорят в таких случаях. Да и бессмысленно было что-либо говорить, потому что решение Ольги возникло не сегодня и не вчера. Он давно понимал, что жить вместе они не будут, не умеют, не получается у них семья.
Восторженная девочка Оля, милая хохотушка, любительница повеселиться, потанцевать, ходить в гости, в ресторан – ежедневно, она так и не изменилась даже с рождением сына. Николаю нравилось ее умение привлекать людей, собирать вокруг себя веселую и шумную компанию, он любил ее бесконечные «как» и «почему» – наивные вопросы о заводе, об армии, ее упрямый характер любил и даже подчиняться ей любил, ее пустячным капризам. Вот так, любил.
Правда, удивляло его ее упорное нежелание учиться, странная нелюбовь к дому, к одному месту, к покою, наконец.
– Не делай из меня кошку, – говорила она. – Я бродячий пес, бездомный голодный пес...
Она работала секретаршей где-то на «Мосфильме» и работой своей была довольна, даже гордилась ею.
– Я весь день с людьми. Там не соскучишься.
И не скучала, варилась в этой кинокастрюле, не мечтая, впрочем, превратиться в кинозвезду. У нее вполне хватало здравого смысла, чтобы не переоценивать свои актерские способности: нет их, ну и не надо, и так проживем.
А дома было, конечно, скучновато. Николай приходил усталый, ужинал наскоро, брался за чертежи, считал что-то, а она хваталась за книгу, томилась в молчании полчаса, потом не выдерживала:
– Пойдем в Дом кино. Там сегодня шика-а-арный фильм.
– Неужели тебе не хватает кино за целый день?
– Представь себе, не хватает, – раздражалась она. – Ну, пойдешь?
– Мы же вчера там были. И фильм был совсем не шика-а-арный.
– Как хочешь. – Она поджимала губы, умолкала на минуту, что-
бы разразиться традиционной уже тирадой о скуке, о рутине, об ограниченности, о том, о сем, о пятом, о десятом. Пунктов обвинения хватало. А когда она их исчерпывала, то просто хлопала дверью, уходила смотреть «шикарный фильм» или в очередную «компашку» – смотря по обстоятельствам.
Потом родился Тимофей, Тимка, и первые месяцы счастливый отец мотался по магазинам и детским консультациям, топтался в очередях, бежал домой, где была Оля, вполне умиротворенная своим новым положением. Ей нравилась эта игра – в дочки-матери, и она важно катала синюю коляску по Измайловскому бульвару, обсуждала с такими же юными мамами проблемы акселерации, деловито командовала мужем: что купить, что сделать, что принести.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.