- Мне угрызения совести не дают покоя, - сказал Михаил, - одна мысль, что за несколько дней до восстания жизнь царя была в моих руках!
- Как так? - удивился Александр. - Ведь мы накануне четырнадцатого всей семьёй были у маменьки... в последний раз в жизни... - добавил он про себя, - а ты ничего не рассказал.
- Не до того было. Сейчас слушай. Перед арестом я был дежурным во дворце, охранял покой насмерть перепуганного Николая. Ему уже донесли о заговоре, и он приказал, чтобы дежурный офицер сам производил смену часовых у его дверей. Коридор тёмный, без света - тусклая лампа в самом конце. Один часовой должен сойти с круглого магика, а другой взойти.
Впотьмах ружья перекрестились, курки ка-ак звякнут! Сам так и выскочил неодетый. Испуга скрыть не может, от страха язык заплетается: «Кто это... курком щёлкнул?» - Однако узнал меня: «Бестужев, будь на чеку!» Тут я подумал: он вовек не простит, что я его трусом видал. И впрямь, на первом же моём допросе выбежал злой, кричит Чернышёву: «Видишь, как молод, а уже совершенный злодей! Без него такой каши не заварилось бы. Но, всего лучше, - именно этот меня караулил в самый канун бунта!» Схватил клочок бумаги и написал про меня коменданту: «В железа».
Александр сжал руку брата и с мукой в голосе сказал:
- Ищи Рылеева, я близорук... Он должен, должен быть здесь. Не хочу, не могу верить ужасным слухам.
- И правильно, - твёрдо вымолвил доселе молчавший Якушкин, - священник Мысловский меня клятвенно уверял - не верить даже собственным ушам, если о смертном приговоре услышим. Ведь нам, первому разряду, тоже посулили спервоначалу отсечение головы, однако, произвели замену...
Якушкин помолчал. Пытаясь рассуждением укрепить собственные, дрогнувшие от сомнений надежды, добавил:
- Возможно, что эти негодяи протянут моральную пытку пятерых до самой виселицы, но казни - нет, не будет...
Туман разошёлся, словно его и не было, и с беспощадной отчётливостью обозначились изнурённые лица узников.
Никита Муравьёв держал за руку своего двоюродного брата Лунина и с нескрываемым восхищением смотрел в его замечательное лицо, поражавшее благородством, отвагой и железной волей.
- Такие, дорогой, слухи пущены, - сказал, понижая голос, Никита, - будто сам Константин убеждал тебя уехать за границу. Известна его особая к тебе склонность, да и страх, верно, был у него за собственную шкуру. Не торопился ведь он с отречением.
- Уж не знаю из каких побуждений, но цесаревич действительно настаивал на моём побеге, - сказал Лунин, - сам принёс мне готовенький паспорт и дружески прохрипел: «Убирайся подобру-поздорову. Братец мой так вцепился в российскую корону, что всем посягателям - карачун!»
- Ты отказался от паспорта? - спросил Никита. Лунин вымолвил с обычной для него прямотой:
- Разделяя убеждения арестованных моих друзей, я считал справедливым разделить и их участь. Паспорта я не взял, но испросил отпуск на три дня, под честное слово, что к сроку вернусь... Ну и поохотился напоследок! Вернулся, как обещал, минута в минуту. Константин даже говорил: «Спать, говорит, в одной комнате с ним опасно: зарежет, - а слову его верить можно».
- Узнаю тебя, - сказал Муравьёв. - Только бы нам быть неразлучно, где ни придётся...
- Царь уж найдёт, куда нас запрятать, - отозвался Лунин. - Из всех Романовых этот, оказывается, самый лютый. Константин, хоть звероват, да отходчив, а у Николая глаза медузы и любит, чтоб перед ним каменели, а то в порошок сотрёт. Но куда б он нас ни загнал, если с тобой вместе, Никита, мне бы истинное счастье. Ты один кладезь мудрости, целая академия! Кстати, что ты ответил на идиотский вопрос следственной комиссии: «Где получили образование вольных мыслей?» Я на этот вопрос написал им: «Свободный образ мыслей сложился во мне с тех пор, как я начал мыслить».
Никита улыбнулся:
- Иными словами, свободолюбие и мышление между собой неразлучны для всякого, у кого не дурья голова! А я придумал взбесить самодержца, сказав ему с наивным видом, что виновник моих либеральных идей не кто иной, как покойный Александр с его выступлением в Варшаве и посулами конституций.
- Рассадник вольнодумства, выходит, сам царь. Ну и ловко!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Из рассказов, поступивших на конкурс журнала «Смена»