В марте 1918 года Совет Народных Комиссаров и ВЦИК переехали в Москву: Владимир Ильич должен был тоже уехать, с ним поехали Мария Ильинична и Надежда Константиновна.
16 - го мая переехали в Москву и мы и поселились в Кремле. Через несколько дней Марк Тимофеевич достал мне пропуск в СНК (он и по сейчас у меня хранится) и я стал иногда навещать Вл. Ильича, Марию Ильиничну и Надежду Константиновну, или «наших», как мы называли их троих сокращенно. «Наши» жили в 4 этаже здания ВЦИК, рядом с канцеляриями Совнаркома, занимая сначала 4, а потом 5 комнат (когда у них поселился Дмитрий Ильич). Квартира небольшая, но уютная и теплая. Комната Владимира Ильича была самою меньшею из всех четырех, всего аршин 5 - 7 размером. Мебель, расставленная по комнате, как - то: кровать, кушетка, книжный шкаф, маленький письменный столик, занимала так много места, что уже 3 человека чувствовали себя в этой комнате очень тесно. Правда, большую часть дня Ильич проводил в 30 - 40 шагах от квартиры, в Совнаркоме, в своем кабинете, просторном светлом, обставленном мягкими кожаными креслами, на которые я мог вставать только на колени, так как проваливался. Сам же Вл. Ильич никогда не садился на них, а сидел на простом плетеном стуле, за маленьким столиком, заваленном грудами бумаг и книг. Две стены кабинета были заняты высокими стеклянными книжными шкафами. Бывало, входишь в кабинет и видна одна голова Вл. Ильича, нагнувшегося над деловой бумагой, статьей или книгой.
Вл. Ильич был человек непьющий и некурящий. Он ненавидел, как-то, так и другое одинаково; в кабинете на его «приемном» столе стояла рядом с пепельницей карточка: «Курить воспрещается», а в середине рукой Ильича красными буквами: «строго».
Я любил приходить в кабинет к Владимиру Ильичу: мне иногда бывали нужны некоторые книги и учебники. Он откладывал присылаемые книги в особый шкафик, где я мог их всегда брать. Приходя к нему, я всегда разговаривал с ним о чем - нибудь; он никогда не сердился, если я своим приходом отрывал его от дела, даже, наоборот, сам сейчас же вступал в разговор, откладывая свое дело и расспрашивая меня о моих делах, здоровы, об учении с очевидным интересом.
Я дорожил его хорошим отношением ко мне и старался не ронять себя в его глазах. Если я плохо занимался, то Анна Ильинична говорила мне: «Что скажет Володя, если узнает, что ты не занимаешься». И это на меня оказывало свое действие.
В конце лета 1918 года Марк Тимофеевич и Анна Ильинична заболели «испанкой». Меня на время отправили в Горки пожить у «наших» до выздоровления Марка Тимофеевича и Анны Ильиничны - боялись, чтобы я не заразился. Это была, кажется, первая моя поездка в Горки.
Горки - чрезвычайно живописная местность - раньше имение московского градоначальника А. А. Рейнбота. При имении хорошо оборудованный и электрифицированный совхоз, больницы и электрическая станция, в настоящее время питающая током две или три рядом лежащие деревни. Прожил я в Горках неделю - Вл. Ильичу нужно было опять быть в Москве, и остальное время я провел у них в квартире.
Первые годы по приезде в Москву, Владимир Ильич по-прежнему бывал весел и любил, придя из кабинета, повозиться со мной, так что я все время удирал куда - нибудь от него. Как - то раз он поймал меня, уложил на спину, сел на кресло и задвинул меня под него, головой вперед, держа за ноги; я кое - как вылез с другой стороны и залез под стол в надежде, что не поймает. Вл. Ильич, недолго думая, полез на четвереньках туда же и, поймав меня за ногу, с торжествующим видом вытащил. Всегда он выдумывал, что - нибудь сотворить надо мной и, несмотря на «тискотню», мне было весело.
После обеда приносили почту: газеты, журналы, пакеты и пр. Я отдавал газеты и загребал всю почту себе. Тогда было время гражданской войны и Вл. Ильичу присылали много оперативных сводок, которые он не читал, чтобы не терять даром времени - все сводки печатались в газетах. И вот, я откладывал в сторону эти пакеты, подавая Вл. Ильичу лишь срочные деловые, Надежде Константиновне - ее, письма, а Марии Ильиничне, между прочим, передавал частные письма на имя Владимира Ильича. Мария Ильинична сначала прочитывала их, чтобы не утруждать Вл. Ильича чтением разной ерунды, нередко содержавшейся в письмах. Себе же я оставлял иллюстрированные журналы, интересные книжки и пр. Разбирая эти пакеты, я чувствовал себя счастливым, что помогаю Вл. Ильичу, избавляю его от лишнего дела, а он в шутку называл меня своим «личным секретарем». Я был доволен и гордился этим, спрашивал его, нельзя ли мне и навсегда остаться таковым.
30 августа было совершено покушение на жизнь Владимира Ильича.
Крепкий организм долго и упорно боролся с нанесенной раной; одна пуля прошла под лопаткой и застряла в шейных мускулах с левой стороны. Ее из них впоследствии извлекли, а другая так и осталась в теле Вл. Ильича.
Когда он начал поправляться, меня пустили к нему в комнату, с условием не разговаривать - Вл. Ильич был еще очень слаб. Он лежал на кровати, похудевший, бледный, слабый но все же веселый и улыбнулся, когда увидел меня. Опять, как и раньше, приветствовал он меня своим «здравствуй, здравствуй» и засмеялся. К весне он совсем поправился. По мере заживления раны Владимир Ильич измерял работоспособность своей руки и плеча тем, что старался достать свое собственное ухо. Это вначале давалось ему с трудом. В конце концов, сильный, здоровый организм взял свое и Владимир Ильич благополучно выздоровел.
Вскоре скончался Марк Тимофеевич. Анна Ильинична еще раньше уехала к больному Марку Тимофеевичу, а, получив известие о его смерти, Вл. Ильич, Марья Ильинична и я поехали в Ленинград на похороны.
После похорон Вл. Ильич совершенно неожиданно выступал на двух - трех собраниях. Я был на одном: в Народном Доме. Его встретили такими оглушительными аплодисментами, что Вл. Ильич долго не мог начать свою речь. Его речь была ясна, отчетлива, увлекательна. И хотя я не понимал многого из того, о чем он говорил, тем не менее, слушал напряженно. А сотни рабочих внимали ему в восторженно - застывшем молчании.
Как я уже говорил, Вл. Ильич большую часть дня проводил в своем деловом кабинете, приходя домой только поесть и спать. В особенно тревожное время, в разгар гражданской войны, когда республика оказалась в железном кольце, он просиживал в кабинете по 16 и более часов за работой. После обеда он обыкновенно ложился на часок вздремнуть. Изредка для отдыха он прогуливался в саду у Кремлевской стены, где я иногда сопровождал его. Он всегда расспрашивал меня о моих делах, о школе, обо мне самом.
По вечерам раз - два в неделю он выезжал за город подышать чистым воздухом и приглашал Анну Ильиничну прокатиться со мной. Между прочим, он не особенно любил гулять в компании и гулял по лесу один, вдали от других, и, гуляя, все о чем-то думал, думал...
Любил Вл. Ильич также и охоту и ездил со своим братом, Дмитрием Ильичей, на охоту, иногда даже на целую ночь, чтобы охотиться на заре, и ночевали они где - нибудь в деревне. Раз ездили даже верст за 100 - к самой Твери. Дмитрий Ильич - ярый охотник, а Вл. Ильич, правду сказать, охотник был неважный и процент удачных для него охот был довольно небольшим. Но, видимо, ему нравилась самая обстановка охоты, когда он мог хоть несколько часов не думать о бесконечных делах, оставшихся в Кремле, и был с головой поглощаем природой и охотой. Приезжал он с охоты поздно вечером, уставший, но отдохнувший и окрепший, довольный, вселяя одним видом своим бодрость и веселость у других людей. Отдохнув час - другой, Вл. Ильич со свежими силами, новым рвением принимался за работу.
Живя в Горках, Владимир Ильич часами гулял по парку и по лесу и был неутомим. В Швейцарии, в годы эмиграции он много лазил по горам во время прогулок и приобрел удивительную выносливость. Он любил и мог очень подолгу и довольно быстро ходить, и сотрудники охраны Вл. Ильича, неотступно следовавшие за ним в Горках, шутливо жаловались: Ильич так их запутывает, что они теряют его из виду, и долго ищут, пока опять увидят. Еще бы, ведь Вл. Ильичу не в первый раз приходилось путать своих преследователей. Только раньше он удирал от царских шпионов, а теперь - от своей собственной охраны. Больно уж он не любил охрану, часто старался увильнуть от нее и мирился с ней, только как с необходимостью. В Кремле часто случалось, что он уходил из квартиры тайком через черный ход и тогда поднималась суматоха по поводу его исчезновения.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.