Любил Вл. Ильич летом купаться. В Горках, приблизительно за версту от дома, протекает красивая, извилистая река Пахра сажен 25 - 30 шириной. Мы переезжали в лодке к песчаному берегу и там купались. Вл. Ильич умел плавать, как пробка, и быстро настигал меня. Нагнав, он начинал меня окунать в воду, пока я не взмаливался, тогда он отпускал меня с миром и я вылазил на берег, пыхтя и отплевываясь. Так все кончалось к обоюдному удовольствию и, переехав обратно, мы отправлялись весело обедать.
В хорошую погоду мы пили чай на террасе. Вл. Ильич со стаканом в руке расхаживал взад и вперед по террасе, разгуливая так много, что я, шутя, замечал ему: «и что вам, Владимир Ильич, ездить на автомобиле, когда вы так много ходите, что право, смогли бы уж до Москвы пешком дойти», и также шутя начинал считать каждые пять минут: - вот уже 5... 10... 12 верст прошли».
Владимир Ильич ласково улыбался своей милой доброй улыбкой, ничего не говорил в ответ и по- прежнему продолжал ходить. Кто знает, может быть, в этот момент решался важнейший политический вопрос. Кто знает, что происходило в его великом мозгу...
А время спокойно двигалось и двигалось вперед...
В декабре 1922 года организм Владимира Ильича не выдержал непосильной нагрузки: последнее время Вл. Ильич столько работал, что на его месте, кажется, уже 10 человек свалились бы, а Ильич держался. Но и он, наконец, не выдержал и слег в постель. До этого у него бывали легкие заболевания, отрывавшие его на несколько дней от работы, но он относился к ним невнимательно и, едва оправившись, снова гнал работу, наверстывая потерянное время. Да и лечиться он не любил.
Лежа в постели, он не бросал дела, читал, изредка диктовал статьи в газету. Болезнь его шла с быстрым ухудшением и выразилась в параличе правой стороны тела и потере речи.
Во время болезни долгое время к нему никто не допускался, кроме Марии Ильиничны и Надежды Константиновны, которые за ним ухаживали.
К лету 1923 года наступило медленное, постепенное улучшение. Ему разрешили читать газеты, и он уже мог немного ходить с палкой.
За все время болезни я только в июне впервые увидел больного Владимира Ильича. Я приехал в Горки, и, гуляя, случайно, увидел, как его везли по парку в кресле на колесах. Мне еще нельзя было подходить к нему и я, спрятавшись за дерево, смотрел на него, хотя, к сожалению, не мог хорошо рассмотреть черты лица. В другой раз я рвал цветы у дорожки, где, как думал, Владимира Ильича не возили на прогулку. Неожиданно из - за кустов его вывезли на кресле. С ним были Мария Ильинична, Надежда Константиновна, д - р Розанов. Вез его тов. Паккалн, начальник его охраны.
Я растерялся. С одной стороны, мне было запрещено гулять близко во время прогулки Владимира Ильича, так как, видя кого - нибудь, он начинал волноваться. С другой стороны, я был захвачен врасплох и растерянно остался стоять, в глубине души довольный, что мне удалось увидеть Вл. Ильича. Не знаю, заметил он меня или нет.
Я едва узнал его, т. к. не думал и не мог себе представить, чтобы он мог так измениться. Исхудавший, поседевший, постаревший, он не был похож на того Ильича, которого я привык видеть. Это не был Ильич - это был тяжело больной человек.
Его провезли и я пошел домой, унося в сердце тяжелое впечатление от только что виденного. В душе я почти потерял надежду, что он выздоровеет: так поразил меня его изменившийся вид.
Вскоре я уехал в Ленинград учиться и только на зимние каникулы приехал домой - в Москву. Через день, или два, мы с Анной Ильиничной поехали в Горки, где я мог уже «официально» увидеть Ильича, так как он себя чувствовал уже достаточно хорошо.
Мы приехали в Горки к обеду и направились в большую залу на первом этаже, где обыкновенно обедали, и куда должен был спуститься и Вл. Ильич. Я страшно волновался, и у меня усиленно билось сердце.
Его ввезли в залу. Он сидел веселый, сияющий, улыбающийся, здоровый, словом, передо мной сидел опять Ильич. Внешний физический вид у него был прямо - таки великолепен, выглядел он очень хорошо, только, безжизненно лежащая на коленях, полусогнутая правая рука, и то, что он сидел в кресле на колесах - все же напоминало, что он еще не вполне здоров.
Был еще какой то необъяснимый, еле уловимый, отпечаток болезни в глазах, и когда он задумывался или смотрел на меня близко, пристально, то казалось, что он видит сквозь меня.
Когда его ввезли в залу, я подошел к нему. Он сидел на кресле, весело улыбаясь, и увидев меня, стал кивать головой и делать приветственный жест левой рукой, произнося радостным, но немного задыхающимся, негромким голосом: «вот - вот - вот, вот - вот - вот» - таким тоном, что я сразу понял, что он говорит мне старое - знакомое: «Здравствуй, здравствуй». Я подошел к нему и осторожно пожал протянутую руку.
За обедом я немного успокоился и вкратце рассказал ему, что успел окончить рабфак и поступил в институт и теперь приехал на каникулы в гости. Вл. Ильич, улыбаясь, слушал меня и отвечал довольным: «вот - вот - вот». Я же весь обед не мог оторвать от него глаз, радуясь, что он так хорошо поправился.
День Владимира Ильича проходил таким образом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.