С Володькой Ляховым, нашим художником, я познакомился случайно. Было у меня время, когда не хотелось никого видеть. По вечерам я часто сидел на крыльце барака и глядел за забор, где чернели вершины елей и полыхал по-северному красивый закат. Именно в такую минуту и подошел ко мне этот небольшого роста, худющий парень, с глазами, влезающими в душу, с реденькими усами, закрученными в стрелки. Он прочел мне горьковского «Человека», которого я не забуду по гроб жизни.

Так мы сдружились с ним и потом уже часто сидели вместе в его маленькой каморке около столовой, заваленной холстами, вымазанной красками. Меня поразил этот человек. Поразила его эрудиция, оригинальность мышления, своеобразные взгляды. Я копался в куче его эскизов, набросков, портретов и старался понять его философию, философию человека, страстно любившего Есенина и... наркотики, не расстававшегося с кистью и грустными думами о жизни.

Ему я впервые поведал о своих планах на будущее, а он посмотрел на меня печально и сказал: «Не по себе взял воз, Саня, надорвешься...» А сам кидался из стороны в сторону: то собирался ехать в Москву или Ленинград — учиться живописи, то думал остаться здесь, на Севере, и малевать вывески.

И вот тот день настал. Была комиссия — та самая, которая не освободила меня и открыла ворота ему, Володьке Ляхову. Мы сидели на нарах, похлопывали друг друга по колену, в сотый раз говорили об одном и том же — прощались. Перед самым отъездом он нарисовал мой портрет. Я храню его до сих пор. Он мне напоминает о конце той грустной истории.

Через два дня после освобождения Володьки до нас дошли слухи — Ляхов в милиции. В первые же часы долгожданной свободы он вдребезги напился и в поселковом магазине полез в драку. Где он сейчас, не знаю. Но мне до сих пор больно за то, что свобода, для многих такая далекая и желанная, втаптывается в грязь теми, кто вроде бы должен знать ей цену.

Уже прошло три с лишним года, как я на свободе. Три года — более тысячи дней. Не все они были одинаковы, не все приносили удовлетворение. Были минуты, когда казалось, что годы потеряны безвозвратно: мои сверстники ушли далеко вперед, так далеко, что мне не догнать. Были удачи, когда хотелось обнять весь мир. Но не было ни одного серого дня.

Я пишу эти строки и думаю о тебе, Анов, о многих других, похожих на тебя парнях. Что ты видишь в своей волчьей жизни? На что ушли те пять лет, которые ты так удачно скрывался от милиции?

Сравни-ка две жизни — мою и твою. Я эту тысячу дней работал и отдыхал, слушал музыку и ходил в музеи, был в театрах и даже сам играл на сцене. Я студент Московского государственного университета и часто теперь произношу слова, совершенно незнакомые тебе: «аудитория», «лекции», «зачет»,, «диплом»... Меня окружают друзья, которые в тяжелую минуту не станут спихивать меня в пропасть. У меня есть работа, любимая работа, и будущее — оно тоже у меня есть. А у тебя?

Вот и подходит к концу мой ответ. И мне хочется верить, что когда-нибудь, одни раньше; другие позже, все некоронованные короли поймут никчемность своей жизни. Я приведу строки из одного письма, тоже пришедшего на мой адрес. Может быть, они кое-кого заставят задуматься:

«Так схожи и так различны наши жизни, Санька! Я совершил проступок много страшней твоего. Путаней, тернистей мой путь.

...Сегодня, поняв, что 27 лет ушли бездарно, зазря, поняв, что утеряно самое дорогое, я вою ночами на луну, грызу подушку, бьюсь о стены в безысходной боли, но годы не идут вспять...

Санька! Если б сегодняшние «могикане» уголовного мира могли почувствовать радость труда, неутолимую жажду познания!.. Если бы болью об утерянном захлестнуть весь мир, чтоб содрогнулся пытающийся ступить на тропу, ведущую к болоту, я отдал бы за это даже свою жизнь!..

Владимир Филинов"

Остановись же, Анов! Остановитесь, «короли» и «королевы»! Знайте: «годы не идут вспять...» Помните, какой ценой дается эта истина!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.